Иван Фирсов - Лазарев. И Антарктида, и Наварин

— Приводите к ветру, ложитесь в дрейф. Ялик к спуску, — скомандовал Лазарев. — Сообщите телеграфом на «Восток»: «На острове люди».

«Мирный», а затем и «Восток» легли в дрейф. Спустя час Анненков доставил на борт перепуганных, исхудавших подростков десяти — пятнадцати лет. Знаками они объяснили свою беду. Бурей много недель назад их занесло вместе с родителями на остров, осталось только четверо, остальные погибли.

Волной воспоминаний вдруг пронеслось перед взором командира его далекое сиротское детство.

— Распорядитесь, Николай Александрович, отроков вымыть, покормить и одеть. А там, Бог даст, на Отаити сородичей отыщем.

Приветливо встретила русских мореплавателей царица Полинезии — остров Таити. Не успели корабли стать на якорь на Матавайском рейде, как их окружили десятки лодок островитян, наперебой предлагавших апельсины, лимоны, кокосовые орехи, бананы, ананасы в обмен на безделушки.

Одним из первых прибыл к морякам с визитом король Таити Помаре с семейством.

Беллинсгаузен, как всегда, гостеприимно встретил симпатичного правителя острова, тот сносно владел английским, но удивил моряков после выпитого бокала вина.

— Рушень, рушень, Олесандр, Нопольон, — сверкая белыми зубами, смеялся таитянин, коверкая русскую речь.

Здесь же, за обедом, художник Михайлов набросал портрет гостя. Он пригласил моряков в гости. Несколько раз офицеры сходили на берег, нанесли ответные визиты, ощутили дружеское расположение островитян.

Как всегда, Новосильский отправился на прогулку с доктором. Блуждая по узким улочкам среди бедных хижин, они видели добротные каменные дома английских миссионеров, прочно обосновавшихся на острове.

— Однако сии дворцы, — Галкин кивнул на особняки, — задаром не сработаешь.

По пути зашли в церковь. Присмотревшись к богослужению, Новосильский прошептал:

— Гляньте, сколь завалено все кругом подношениями, не стесняются сим даже храм поганить священнослужители.

Во дворе церкви стояли бочки с кокосовым маслом, плодами арарута, лежали тюки хлопковой бумаги. С унылыми лицами складывали островитяне приношения.

— Видимо, мзда сия туземцам уже не в радость.

Вернувшись на «Мирный», мичман открыл дневник.

«Миссионеры обложили новообращенных христиан, с согласия Помаре, разными налогами, которые в бытность нашу на Отаити состояли из кокосового масла, арарута, хлопчатой бумаги и пр. и становились уже для островитян слишком тягостными».

Тепло прощались моряки с таитянами, покидая остров.

Время торопило, близилась весна, за ней короткое антарктическое лето, а до Австралии оставалось более тысячи миль.

Океан вновь открыл морякам свои сокровенности — остров длиной около шести миль. Беллинсгаузен решил дать ему имя своего верного соплавателя, командира «Мирного». Остров Лазарева был причислен к архипелагу Россиян.

Расставшись с открытым островом, шлюпы с каждым днем увеличивали южную широту. Казалось, ничто не предвещало опасности. Горизонт был чист, море спокойно, умеренный ветер позволял нести полные паруса без рифов. Но море есть море. Стихия обманчива, таит в себе опасности, подчас смертельные, особенно для не очень искушенного мореплавателя.

Солнце лишь коснулось горизонта, а противоположная, восточная сторона неба уже окутывалась исподволь синевой ночи. В тропиках ночь приходит на смену дня в несколько минут. Едва последний луч солнца скрылся в волнах за горизонтом, как густой мрак окутал шлюпы, которые шли теперь в темноте, словно проваливаясь в таинственную бездну…

Над бескрайней океанской чашей засверкал иссиня-черный сказочный небосвод. «Нельзя записать тропического неба и чудес его, — делился впечатлениями в свое время «моряк поневоле» Иван Гончаров [68] Русский писатель И. А. Гончаров совершил кругосветное путешествие и написал знаменитую книгу путевых очерков «Фрегат «Паллада» (1855–1857). , — которому отдаешься с трепетной покорностью, как чувству любви».

В такую-то именно ночь доктор Галкин, удобно расположившись на шкафуте, наслаждался тишиной и терпким благоуханием, любуясь мириадами ярких звезд.

— Не за горами встреча с южнополярными льдами, — позевывая, проговорил он подошедшему Анненкову, — таких картин не увидим.

На баке матросы и унтер-офицеры затянули грустную песню о ямщике.

Лазарев пристально всматривался в непроницаемую, казалось, темноту. Внезапно он опустил трубу и прислушался.