Виктор Сергеев - Унтовое войско

— Со счастливым прибытием, ваше благородие!

— Благодарствую. Что у вас тут — не пойму?

Чагдуров невесело усмехнулся, покачал головой.

— Сами казаки ничего понять не могут. Третий день собирают нас тут, в амбаре. Читает полиция про то, какие есть русские законы и что нам, бурятам, приказано знать и помнить.

Передовой всадник свадебного поезда, посланец невесты. Что за полиция? Откуда? Зачем?

Чагдуров пожал плечами.

— Приехала в Шарагол целая команда с исправником. Слухи такие… ищут Цыцикова.

— Нашли?

— Пока нет. Не слыхать. Нашли бы — сказали.

Ранжуров облегченно вздохнул.

— Почему овес не косите? — спросил он пятидесятника. — Полковник Куканов мне строго наказал взыскать с вас. Зерно сыплется. Видел я в поле. Перестойное. Смотри, Санжи! Овес не засыплешь — разжалуют…

— А я что? — начал оправдываться пятидесятник. — Полиция не пускает казаков в поле. Что я могу поделать? В Киже вот так же была полиция. Но там казаки откупились. Собрали по три гривенника со двора, отдали полицейскому, тот забрал законы с собой, сел в телегу и уехал. А наши казаки не хотят платить. «Нам, — говорят, — лучше в амбаре дремать, чем надрывать животы на войсковом овсе». А полицейский нам попался упрямый. Бормочет себе под нос. Еще первую книгу не пробормотал всю, а у него еще три таких в запасе. В самый раз… не иначе до снега читать ему хватит. Придется откупаться, а то замучает нас этими законами. Может, хватит ему гривенника со двора? А? Как думаете, ваше благородие? По гривеннику-то, может, и сговорились бы. А?

Ранжуров, не слушая Чагдурова, шагнул за порог.

— Здравствуйте, казаки!

Нестройный, в разноголосицу ответ:

— Сайн! Мэндэ!

— Здравия желаем, ваше благородие!

Ранжуров подошел к полицейскому. Тот поднялся с табурета, увидев казачьего офицера. Это был приземистый, плотный мужчина, с угреватой кожей лица, коротким и жестким ежиком волос.

— Старший полицейский, — представился тот. — Нахожусь при исполнении служебных обязанностей.

Ранжуров пояснил, кто он, и спросил, что это за чтение законов, кто разрешил и нельзя ли чтение закончить сегодня же.

— Я получил от своего высшего начальства приказ познакомить казаков Нарин-Кундуя с законами страны, — ответил полицейский. — Мне велено прочесть им указы, кои должен знать каждый истинный патриот России.

Ранжурова передернуло от спокойно-нагловатого гона полицейского.

— Что за польза от такого чтения, когда казаки более половины слов не понимают и силятся не вас понять, а только бы не уснуть? Неуважение к своду законов… — начал было полицейский, но хорунжий перебил его:

— Есть приказ полковника Куканова всех казаков отрядить на уборку войскового овса. Властью, данной мне его высокоблагородием, я распускаю казаков! Пусть готовы будут с рассветом выехать в поле.

— Я буду жаловаться, — густо покраснев, заявил полицейский.

— Извольте.

Нарин-кундуйцы с шумом повалили к выходу.

Выйдя из этапного амбара, Ранжуров поискал глазами, где его лошадь.

— Эй! — крикнул он. — Где там?..

Ему подвели коня. Он занес ногу, пытаясь попасть носком сапога в стремя. Оглянулся, словно от толчка. Перебегая дорогу, к нему спешила женщина. Он увидел испуганно-радостные глаза и, хотя все эти дни ждал встречи с женой и не раз память воскрешала ему ее лицо, он не сразу узнал ее. Какая-то тревога пометила ее лицо. Она была бледнее, чем всегда. И еще ему показалось, что она стала старше той Цырегмы, которую он знал.

Нетвердо ступая, качаясь, как на сильном ветру, она несмело подходила к нему. Он выпустил поводья и взял ее за плечи, боясь, что она упадет.

— Ну, ну… Успокойся, — проговорил он тихо, чтобы слышала его только она. — Вот я и вернулся, слава бурхану, все хорошо.

Она не могла отвечать ему и только прижималась теснее к его груди.

Они шли, держась за руки, по пыльной дороге. За ними, мягко стуча копытами, шел конь, и повод, забытый хозяином, волочился в пыли по дороге и мешал коню, когда его ноги путались в нем.

— Ну, что ты все плачешь? — спрашивал он.

Она не отвечала и все вытирала платком глаза.

— Ну, что? Можешь ты не плакать?

Она вздохнула:

— Я превратилась в женщину, у которой глаза постоянно плачут. Просыпаюсь ночью — глаза полны слез. Днем слезы тоже не дают мне покоя. Платок у меня всегда мокрый, веки распухли, под глазами краснота.

— А зачем ты плачешь? — удивился Джигмит.

— В меня вселилась печаль. Я плачу перед богом за всех баб… В улусе сплетничают, что я хочу объявить себя святой.