Виктор Сергеев - Унтовое войско

Куканов, выслушав Ранжурова, поморщился. Ему и обещать не хотелось, и отказать язык не поворачивался.

— Следствие покажет, как быть по сему делу, — ответил он.

— Да, это верно, что покажет, — говорил Ранжуров. — Мне бы от вас бумагу… распоряжение… чтобы полиция передала Цыцикова мне, как порученцу от пограничного управления. Раз Цыциков числится в формулярных списках вверенного вам управления… Казачьего звания его никто не лишал.

— Да и то верно, — поглаживая усы, согласился Куканов. — Пограничному управлению куда бы сподручнее судить его.

— Вот вы и напишите, ваше высокоблагородие. А уж я Цыцикова отыщу. Раньше, чем полиция…

— Как бы его превосходительство Михаил Семеныч… не того… А?

— Ну, а что Михаил Семеныч? Вместе служили па Амуре. Если что… Амурцы мы. Уж как-нибудь обойдется.

Добрейшей души полковник уступил-таки настойчивости Ранжурова. Уже в дверях остановил Куканов Ранжурова.

— Вот что, братец, чуть не забыл… в бурятских улусах плохо с уборкой овса. Поторопи-ка там их, в Нарин-Кундуе. Не загубили бы зерно. Строго взыщите, чтобы весь овес до морозов был засыпан в войсковые амбары! С тебя, хорунжий, тоже спросится.

— Исполню приказ, ваше высокоблагородие!

— Не задерживаю более.

Заручившись бумагой начальника пограничного управления, Ранжуров выехал в Нарин-Кундуй, надеясь отыскать Цыцикова прежде, чем его словит полиция.

Лето на Чикое увядало и утихало медленно, нехотя. С полей доносился пряный запах медуницы. У самой дороги с какой-то тихой грустью шептала белесыми листочками полевица.

В кедрачах стоял полумрак. Только нет-нет да налетал ветер с гор и гулял поверху. Тогда грозно и недовольно гудела кедровая тайга, плыли над ней раскатные звуки.

У горы Ело воздух легко подрагивал от невидимых костров. Он то подергивался зеленью, то золотился.

Внизу изгибался Чикой, и на его стремнине вскипал и шумел-бурлил водяной вал, осыпанный белыми бляшками пены.

У Ранжурова подступил к горлу сладкий комок. «Вот я и дома», — прошептал он, вглядываясь в степное приречье. Там и тут тянулись к небу дымки. «А это облачко, может, из моей юрты?» Он засмеялся, радуясь своей догадке.

От горы Ело дорога полого уходила в степь. По ней когда-то ехала свадьба с Цырегмой… А на закрайке поля, где кустилась боярка, горел костер. Вокруг костра кружился хоровод, и трепетно-щемящая песня уносилась ветром навстречу ехавшей свадьбе.

Джигмит вспомнил… Давным-давно… Вот здесь клубились серые фонтанчики на дороге, по земле катился легкий гул от копыт мчавшихся коней… Это туруши [58] Передовой всадник свадебного поезда, посланец невесты. с товарищами ехали к жениху-пятидесятнику.

Помнится, что тогда… от костра отделились четыре молодых казака. Самых сильных. Самых ловких. Схватят ли они за повод коня туруши? Остановят ли они его бешеный бег? Если остановят — честь и слава жениху! Если прорвется туруша мимо казаков, конь его перескочит костер, разогнав хоровод, — честь и слава туруше!

В глазах Джигмита — видения давнишних дней. Мечущиеся кони… Мечущиеся языки огня… Крики… Трепетно-щемящая песня… Стук многочисленных колес по затвердевшей от первых морозов степи… Едет свадьба! Едет свадьба с Цырегмой!

Он ласково погладил по шее застоявшегося коня, привстал на стременах. Желтый погон, поймав солнечный лучик, сверкнул пронзительным огоньком.

Джигмиту вдруг захотелось, как тому туруше, влететь в улус на разгоряченном коне.

Возле этапного амбара, куда определялись на ночевку конвоируемые арестанты из проходящих колодничьих партий или запирался на отсидку какой-нибудь нарин-кундуйский буян, — толпа ребятишек, стариков и старух.

Ранжуров осадил коня. «Уж не Очирку ли словили?» — тревожная догадка пронеслась в голове. Кинул поводья одному из казачат:

— Проведи коня…

Здороваясь со стариками, торопливо пошел к открытым настежь воротам амбара. Затлянул и… оторопел. Вместо привычных глазу серых арестантских халатов, бритых лбов., на лавках и нарах сидели… нарин-кук-дуйские казаки. «Уж не сход ли какой?» Но казаки не при форме, в домашней одежде — кто в чем. У подслеповатого оконца за низеньким столиком сидел полицейский чин. В руках его толстая книга. Он читал книгу, казаки слушали. Синие струйки табачного дыма тянулись отовсюду, сбивались у потолка в тягучую, медленно колыхавшуюся занавесь.

От притолоки шагнул к Ранжурову пятидесятник Санжи Чагдуров.