Юрий Когинов: Татьянин день. Иван Шувалов

Бесцеремонность, с какою Бирон позволил себе третировать брауншвейгское семейство в последние дни пред кончиною императрицы, намного усилилась теперь, когда он стал по своей сути безграничным правителем государства. Как и тогда, у дверей опочивальни её величества, герцог всем своим поведением самодовольно и грубо стал указывать родителям малолетнего императора на то, что они здесь, в России, лишние и он в любой момент может прекратить их пребывание в Петербурге. При этом использовались самые невероятные предлоги, включая наушничество, сплетни и даже беспардонные выдумки.

Так, спустя всего каких-нибудь пять дней со дня кончины Анны Иоанновны, только что испечённый регент отправился лично к принцу Антону Ульриху и заявил:

— Вы, принц, как мне стало известно, дозволили неким сомнительным лицам в вашем присутствии осуждать распоряжения покойной государыни и доказывать, что с меня следует снять носимый мною сан регента и передать его вам. Вы не остановили сих дерзких речей и не выразили к ним вашего неодобрения. Знайте и вы, что я вам вынужден сказать: вы хотя и родитель нашего императора, но вы всё-таки его подданный и обязаны ему служить с верностью и повиновением, наравне с прочими его подданными. Очень сожалею, что в качестве регента, которому вверено спокойствие империи, я нахожусь в необходимости напомнить об этом вашему высочеству.

Неожиданное появление регента и дерзкий тон, с каким он обратился к принцу, поставили того в тупик. Антон Ульрих, сконфузившись и побледнев, начал извиняться.

— Ваша светлость, то была не более как болтовня молодёжи, она, смею вас уверить, не имела и не могла иметь никакого важного значения, — произнёс принц. — Впрочем, извините меня: на будущее время я не дозволю никому доводить меня до выслушивания от вас подобных упрёков.

От принца регент отправился к Анне Леопольдовне и передал ей то же, что высказал её мужу.

— Я ничего не знаю, — ответила принцесса. — Ничего не слыхала, о чём вы говорите. Но, во всяком случае, не одобряю и нс оправдываю речей, порочащих ваше достоинство.

Герцог, казалось, не слушал никаких уверений и продолжал сыпать упрёками, пока принцессе не стало дурно, и он вынужден был удалиться.

На другой день Антон Ульрих был неожиданно приглашён на специально созванное собрание самых знатных сановников — сенаторов и генералов, где регент вновь учинил ему форменный допрос.

Принц был не робок, что показал не в одном сражении в войсках того же Миниха. Но перед взорами десятков глаз он смутился, и на его глазах заблестели слёзы. Рука его задрожала и машинально легла на эфес шпаги, что не мог не заметить регент.

— Ах так! — вскричал он. — Что ж, ваше императорское высочество, я готов и таким путём объясниться с вами.

Тут выступил вперёд генерал Ушаков, зловещий начальник Тайной канцелярии, и принц невольно стал ещё бледнее, на лбу его высыпали бисеринки холодной испарины. Но хотя тон главного инквизитора государства оказался мягким, принц, к своему ужасу, не мог не усмотреть угрозы.

— Принц Брауншвейгский! Всё справедливо уважают в вас родителя нашего императора, но ваши поступки могут принудить нас всех обращаться с вами как со всяким иным подданным его величества.

Слова были знакомы. Именно так с ним говорил и сам регент. Но далее послышалось то, что говорят обычно там, в застенках, перед тем как поднять на дыбу:

— Вы ещё молоды, принц, вам только двадцать шестой год от роду. Вы неопытны и можете легко впасть в ошибку. Но ежели вы были бы в более пожилых летах и оказались способны предпринять и привести в исполнение намерение, которое вызвало бы смятение и повергло в опасность мир, то я объявляю вам, что, при всём моём глубоком сожалении, я обратил бы против вас, как виновного в измене вашему сыну и государю, преследование со всей строгостью, как против всякого другого подданного его величества.

На следующее после допроса утро специально посланный регентом человек сделал принцу совет: подать в отставку от должности генерал-поручика и от чина подполковника гвардии, и сие будет служить залогом, что принц не станет предпринимать ничего, что может произвести волнение в государстве.

Антон Ульрих безропотно согласился. Ему тут же подали заранее изготовленную просьбу о сложении должностей. Он подписал вручённую ему бумагу, что означало, кроме отставки, ещё и домашний арест.

Итак, тучи над брауншвейгским семейством сгустились. Фельдмаршал Миних понял, что после расправы с отцом и матерью императора Бирон примется за него. Кто же потерпит рядом с собою овеянного боевою славою, по всему своему поведению независимого фельдмаршала, к тому же человека, коему — так уж случилось — сам нынешний правитель России обязан собственным возвышением?