Юрий Когинов - Татьянин день. Иван Шувалов

— Защитим и сохраним престол российский! — дружно отозвались преображенцы. — Виват, законная матушка нашего любезного императора!

Принцесса, преодолевая свою врождённую робость и смущение от того, что она не совсем как следует одета и что десятки пар глаз смотрят на неё просто как на женщину, к чему она никак не могла привыкнуть, быстро застегнула разошедшуюся на груди кофточку и протянула руку молодому, близко стоящему к ней подпоручику. Офицер схватил её руку и поднёс к своим губам. И она не смогла остановить вдруг возникшего в ней порыва и, обняв преображенца, коснулась губами его лба.

Миних встал перед принцессою на колени.

— Нас ожидает победа или смерть! — патетически воскликнул он, зная, что он прежде всего обращает свои слова к своим подчинённым, которых он невольно вовлёк в заговор и теперь обязан вселить в них неколебимую решимость. — Да, господа, победа или смерть. Но мы все, как один, если случится, не пожалеем своих жизней, в чём клянёмся тебе, матушка нашего императора! Знайте же, ваше высочество, для нас, солдат, превыше всего судьба России, а значит, и судьба трона.

Офицеры, сопровождаемые Минихом и Манштейном, быстро, как тени, скользнули в длинном коридоре и спустились в караульную.

— Зарядить ружья! — приказал Миних.

Сорок человек нижних чинов при своих офицерах и под водительством Миниха и Манштейна спешно отправились к Летнему дворцу.

Было морозно, путь лежал через сугробы. Фельдмаршал шагал впереди, подбадривая идущих за ним солёной и крепкой солдатской шуткой.

— Сейчас вытряхнем сюда на мороз нашего неприятеля, ни дна ему, мерзавцу, ни покрышки!

Только у самого дворца он остановился и поднял вверх руку, чтобы прекратили марш идущие следом.

— Подполковник Манштейн, пройдите вперёд и прикажите караульным моим именем и именем принцессы повиноваться отныне только вашим приказаниям. Чтоб никто и пальцем не шевельнул в защиту негодяя регента!

Часовые, стоявшие у входа, без промедления повиновались Манштейну, и он, отобрав два десятка самых крепких ребят-преображенцев, двинулся по коридору дворца к покоям герцога. На пути не было ни души. Только у самых комнат Бирона встретились двое или трое знакомых слуг, которые подобострастно склонились перед гвардейским офицером, полагая, что случилось что-то важное, о чём ему, главному адъютанту самого Миниха, надобно срочно доложить правителю России.

Своих солдат Манштейн успел уже расставить в караул в самых опасных местах, а сам, сопровождаемый несколькими гвардейцами, подошёл к дверям апартаментов Бирона.

За какой дверью нынче изволил спать герцог? Две или три комнаты оказались необитаемы, третья — на запоре.

Ломать дверь? Но нет, этого не пришлось делать. Служители забыли задвинуть верхнюю и нижнюю задвижки, и створки дверей распахнулись, едва на них нажали рукой.

Вошедшие оказались в большой комнате, посередине которой стояла двухспальная кровать. На ней лежали герцог и его жена. Они так крепко спали, что не услышали, как к ним вошли.

Манштейн отдёрнул полог постели и произнёс:

— Прошу меня простить, но у меня важное дело до регента.

Супруги сразу пробудились, и герцог, увидев перед собою главного адъютанта Миниха, моментально сообразил, что подступила опасность. Он выскочил из-под одеяла и скользнул вниз, намереваясь спрятаться под кровать. Но Манштейн, подбежав к нему, охватил герцога обеими руками. Однако Бирон выскользнул и стал что есть мочи кричать, призывая на помощь стражу.

И впрямь появились гренадеры. Но это были те, кого Манштейн оставил предусмотрительно за дверями, когда сам вошёл разбудить герцога.

Гренадеры-богатыри несколько раз ударили ненавистного временщика прикладами ружей, воткнули ему в рот платок, а руки и ноги связали шарфами.

Перед дворцом стояла карета, из которой вышел фельдмаршал.

— Ну, здравствуй, Бирон, — приветствовал Миних герцога, которого, как какой-нибудь куль, несли солдаты. — Небось холодно вот так, не одевшись-то, на морозце. Ну да что уж там! Привыкай, ваша светлость: отныне жить тебе не ближе, не далее, как в самой Сибири.

Дом цесаревны Елизаветы, что на Смольной, рядом с казармами гвардейцев-преображенцев, чуть ли не облеплен солдатами.

Цесаревна подошла к окну и тут же отпрянула в глубину светёлки.

— Господи, чегой-то они ко мне пожаловали? Слышь, Мавра Егоровна, выйди-ка с чёрного крыльца да разузнай, с чего подняли такой галдёж?