Юрий Когинов - Татьянин день. Иван Шувалов

Но пока она улыбается королю, согласно этикету. И расточает ангельскую свою улыбку другому коронованному гостю — Иосифу Второму, который присоединяется к свите в Херсоне.

Здесь, в сём новом городе, сердце её успокоилось. Столица Новороссии, Херсон, и вправду поразила своим размахом. Шутка сказать — за короткое время на пустом, считай, месте поднялись ввысь более двух тысяч великолепных зданий! Нет, ничего подобного она не ожидала.

«Господи! Да это же надо такое, чтобы в голой степи — и такая роскошь!» — восхищалась императрица, ступая из кареты по зелёному сукну, коим был застлан её путь ко дворцу на протяжении целой полуверсты!

При въезде в Херсон была воздвигнута арка с надписью на русском и греческом языках: «Дорога в Византию».

— Как ты, сердешный, угадал моё желание? — тронула императрица за рукав светлейшего, когда он оказался рядом.

— Погоди, матушка, я тебе и Царьград на ладошке поднесу — только прикажи, — ответил счастливый Потёмкин.

«Хм, мечта о Византии! — в это же время недовольно пробурчал себе под нос Иосиф Второй. — Я, император Австрии, лишь мечтаю о том, чтобы вернуть Силезию у пруссаков. А она, Екатерина Великая, полагает уже себя владычицей всего Средиземноморья. Что ж, она самый богатый государь в Европе. Она много тратит и вместе с тем никому ничего не должна. Её ассигнации стоят столько, сколько она прикажет. Если бы ей пришла в голову такая фантазия, она выделывала бы кожаные деньги. А я едва свожу концы с концами. Её солдаты — мужики, обращённые в рабство. Это такая сила, которой можно уничтожить всё, что угодно, и всего, чего пожелаешь, можно задешево достичь».

Теперь она смотрела на дипломатов и властелинов других государств с нескрываемым чувством превосходства. Да, на это она втайне и рассчитывала, когда пускалась в свой «Путь на пользу», как она называла это своё путешествие. Он не мог её обмануть — её супруг, её фаворит, её, по сути дела, соправитель. Сие она особенно ощутила, когда прибыла в Крым и оказалась в Севастополе.

Если на всём пути следования Потёмкин удивлял своих гостей новыми городами и селениями, украшенными живописными арками, то здесь, на берегу Чёрного моря, он их сразил.

День выдался жарким, и потому все были приглашены в шатры, расставленные на берегу бухты. Но что это? Вдруг раздался гром орудий, и стены шатров раздвинулись. Сколько хватило глаз — пред собравшимися расстилалось море, а на нём, в белом дыму залпов, расправив паруса, плыла эскадра.

— Его величество — флот Черноморский! — подошёл к императрице и, отдав ей честь, громко провозгласил Потёмкин.

Екатерина протянула ему руку, в которой была пальмовая ветвь, и произнесла:

— Это тебе, мой друг. За Тавриду. Отныне нарекаю тебя князем Потёмкиным-Таврическим. Чтоб с этим прозванием ты вошёл в историю государства Российского.

Шувалов дивился вместе со всеми тому, как успел светлейший преобразовать сей край.

— А говорили мне в Петербурге — ты только, Григорий Александрович, не серчай, — якобы Потёмкин на холстах изобразил новые поселения и будет их выставлять напоказ императрице, — как-то улучил время Шувалов, чтобы поговорить со своим бывшим питомцем по гимназии Московской.

— А они, мои завистники, не соврали! — неожиданно ответил князь. — Видел арки? То ж на холстах намалёвано. И расписывали все твои, Иван Иваныч, бывшие воспитанники рисовальных классов, а потом и Академии художеств. Я их заранее нанял. Хотел самих Левицкого с Рокотовым в сие дело впрячь, да подумал: то будет уже с моей стороны прямое нахальство.

И рассмеялся ото всей, как говорится, души.

— Выходит, и моё тут как бы участие в твоих, потёмкинских, селениях? — рассмеялся и Иван Иванович.

— Твоё? Ага, а то как же! — И без перехода: — Постой, постой! А про Свешникова почему не спрашиваешь? После Англии он таки прямым ходом прибыл ко мне. И знаешь, чем здесь весь мой учёный люд удивил? Поспорил с одним раввином, что в две недели успеет усвоить древнееврейский язык. И — точно, одолел! Вот, брат, какие самородки имеются на Руси. Их только копнуть поглубже, а потом отшлифовать — так они заиграют, куда там бриллиантам и алмазам!

Внешне, казалось, Иван Иванович не менялся. Он по-прежнему выглядел сановитым, с виду не более чем пятидесятилетним мужчиной. На самом же деле он вступил в свой последний, семидесятый год. И если попристальней вглядеться в черты его всё ещё гладкого и представительного лица, несколько, впрочем, женственной красоты, то можно заметить следы если не подступающей дряхлости — этого-то как раз в нём и не было, — но некоторой всё же усталости.