Олег Фурсин - Понтий Пилат

Жрец не отрывал взгляда от прокуратора. И ответил ему, хотя вопрос был задан Иосифом:

— И это — тоже, конечно. Но главное ты, римлянин, не дал мне договорить. Я не дошёл до главных слов сегодняшнего дня, ты не дал мне это сделать. И с чувством, по-прежнему не отрывая глаз от лица прокуратора, произнёс:

Прокуратор напрягся, как перед прыжком. С вечера вчерашнего дня, ещё до приезда префекта в преторию, томился в подземелье один из числа учеников Иисуса. Был взят под стражу тайно Иуда Фома, или Дидим, как называли его друзья. Близнец — вот что значит его имя, что у иудеев, что у греков. Греком Дидим не был. Это Филипп, житель Вифсаиды языческой, в шутку перевёл прозвище друга на греческий, и оно пристало к нему накрепко. Дидим походил на Иисуса, и был взят под стражу.

«Означает ли это, что всё, задуманное нами, начинается? Вернее, завершается», — думал Пилат в смятении. «Не сегодня-завтра должна родиться легенда о новом Боге?»

Ответ Ормуса не заставил себя ждать.

— Всё готово к тому, чтобы свершиться, — так начал жрец. Прибытие Иисуса в Иерусалим прошло в полном соответствии с древними предсказаниями. Мы не упустили ничего из предначертанного пророками. Народ оказался подготовлен. Он видит в Иисусе пророка, а многие кланяются ему, как царю Израиля. Есть и те, кто видит в нём живого Бога. Это те, кому довелось увидеть воскрешение Лазаря. Всё, что было задумано, близится к завершению.

— Правильно ли я понял тебя, жрец? Всё должно свершиться в ближайшие дни?

— Даже часы, римлянин. Время не ждёт.

— Казнь ждёт Фому-Дидима, а воскреснет Иисус, — задумчиво проговорил Пилат. И сегодняшняя ночь живо припомнилась ему. «Вот к чему был мой сон», — думал он. «В сущности, Ормус со своим Экклезиастом прав. Нет на свете справедливости. Как правильно он сказал: «Праведник гибнет в праведности своей; нечестивый живёт долго в нечестии своём». Из всех учеников Иисуса Фома — самый интересный. Он — человек учёный, и недавно ещё женат, и очень молод для смерти. Но именно ему выпал жребий умереть, а Иуда будет, кажется, жить вечно. И что я должен делать? Я, прокуратор Иудеи, приехал управлять этой страной именно для того, чтобы осуществился сей замысел. Фома заменит Иисуса на кресте, чтобы последний мог предстать перед всеми после своей мнимой гибели. И стать Богом. В назначенный срок уйдёт из жизни Иисус, замолчат и его ученики, но только после того, как скажут и сделают всё, что предопределено для них Ормусом. Я, наконец, вздохну спокойно, и смогу избавиться от жреца. И даже уехать домой. С чувством хорошо выполненного долга. И теперь, когда всё уже готово, всё предопределено и расписано, мне начинают сниться сны. И, кажется, ко мне приходят угрызения совести вследствие этих снов. Это смешно. Возможно, я старею. Ормус не зря читал мне Экклезиаста, ох, не зря…»

— Я хотел бы сказать, — очень решительно, явно волнуясь, заговорил Иосиф. — Неужели нельзя избежать смерти этого молодого человека? Он — единственная опора своего старого отца. Я хорошо знаком с Шаммаи. Они долго не понимали с сыном друг друга, и мать едва пережила их раздор… Не так давно всё у них как будто уладилось. Словно сам Господь заглянул в их дом. Шаммаи дождался внука. Мать не нарадуется на невестку. Сестра Дидима собралась замуж, свадьба объявлена в следующем месяце… Его исчезновение убьёт всякую радость в воспрянувших душах. Я бы не хотел участвовать в подобном, я просто не могу!

— «Не могу» вряд ли уместно в нашем случае, любезный Иосиф, — прошипел змеёй Ормус. — Другого, похожего на Иисуса, я вряд ли найду в ближайшее время. А на этого есть надежда, что промолчит по дороге — будет спасать Учителя. Шепнём, что прокуратор отменит казнь своей волей, пойдёт добровольно до самого конца. А там, на месте казни, мы позаботимся и об отсутствии вблизи кого бы то ни было, и о том, чтобы он замолчал. У меня есть на то средства…