Мотовилов присев на корточки, рылся в его вещмешке. Достал несколько листовок, завёрнутых в запасные портянки.
— Где взял? — спросил мрачно, — нашёл? Или в плен собрался, вражина?
Лученков уже знал, что в такой ситуации, все объяснения звучат как оправдание.
Гнев захлестнул ему разум.
— Ну и сука ты, Швыдченко — вытирая рукавом кровь выдохнул Глеб. — Гнида кумовская!
Почти не отдавая отчёта своим действиям он затаив дыхание от боли в голове, изо всей силы, рванулся к Швыдченко.
Автоматчики вскинули оружие, старший лейтенант нарочито заметным движением положил ладонь на кобуру ТТ.
— На пулю нарываешься, щ-щщщенок!? Думаешь пристрелим прямо здесь?
Лученков стоял бессильно опустив руки и молча ждал выстрела — в грудь или лицо.
Уткнувшись взглядом в глаза офицера, он увидел в них убеждённость в том, что выстрелит не задумываясь.
Лученкову вдруг стало всё равно. Слишком долго он жил в ожидании смерти. Ресурс организма иссяк. Ярость и гнев неожиданно прошли и его охватило безразличие.
Уже не было уже ни злости, ни обиды, а только осознание непоправимости случившегося.
Кругом стояли бойцы и на их лицах читалась растерянность. Такие же ощущения были и у Лученкова. Никакого ощущения вины. Может быть это отрезвило Мотовилова. Он убрал руку с кобуры «ТТ». Дёрнул шеей.
— Арестовать!
— Круто гнёшь, начальник, — с угрозой бросил кто-то из штрафников.
Видя, что вокруг воцарилась тишина и его слова не были услышаны, Мотовилов властно крикнул:
— Ты, что, сука, оглох?! — Я кому сказал!.. — И снова лапнул кобуру.
Двое бойцов из полка, сопровождавших Мотовилова, оглядываясь по сторонам подошли к Лученкову. Один из них забрал у него винтовку, другой угрожающе передёрнул затвор автомата.
— Ещё оружие есть? — Спросил он.
Видно было, что они побаиваются штрафников и все время настороженно поглядывали на них.
Лученков подобрал упавшую шапку, огляделся, затем чуть поколебался и резко наклонившись выдернул из-за голенища финку.
Краем глаза успел заметить, как подобрался, побледнел Мотовилов. На мгновение затих шум и смолкли разговоры. Тень испуга мелькнула на лицах конвоиров.
Но это длилось всего мгновение.
— Стоять здесь, падло! — крикнул ему старший из конвоиров.
Лученков бросил нож в снег, сказал сумрачно:
— Ну что, пошли что ли!
Ангел смерти, только, что пролетевший над ними, вновь скрылся за широкими, сверкающими снегом просторам. Полетел по угрюмой, измученной войной и несчастьями стране, где каждый день умирали и умирали люди.
Конвоиры разразились испуганной матерщиной:
— В рот меня каляпотя! Чуть не порешил, сука!
Его вывели на занесённую снегом тропинку и погнали по ней. В нескольких шагах впереди шел Мотовилов. Он шёл молча и не оглядываясь.
Сзади, о чем-то переговариваясь и посмеиваясь, шли конвоиры. У них были сосредоточенные лица воспитанных героев.
Лученков шёл без ремня, в рваной телогрейке без пуговиц и в голове билась одна единственная мысль.
«Конец»!
В который уже раз за свою недолгую жизнь он вновь и вновь приходил к этой мысли и она уже наполняла его всеобъемлющей скорбью.
«Ну и хорошо», — думал он. — «Сколько же можно мучиться? Раз и всё. Тем более, что это говорят не больно…»
* * *
Лученков сидел в землянке, переоборудованной для этого случая под арестантскую.
В углу лежал ворох соломы. На ней стреляные автоматные гильзы. Поодаль белела какая-то промасленная обертка, то ли от маргарина, то ли от индивидуального медицинского пакета.
Тут же котелок с водой. Туалетом служила стальная немецкая каска. Она стальная, прочная. Возле вермахтовского орла вмятина от осколка.
В землянке было холодно, словно не только холодный воздух, но и промёрзшие земляные стены вытягивали из тела тепло.
Лученков осторожно, чтобы не поднять шума, достал из кармана кусок чёрного сухаря, запихнул за щёку. Лёг на солому, поглубже натянул ушанку с завязанными под подбородком ушами, скрестил руки на груди, засунув ладони под мышки, склонил голову, стараясь дышать за ворот телогрейки. Так было теплее. Затих, и стал медленно и аккуратно рассасывать сухарик.
Усталость и какое-то внутреннее отупение сковывали мозг. В голове лениво билась только одна мысль.
— Расстреляют!.. Расстреляют…
Перед глазами почему то вставали не те, кого он убил и кто погиб на его глазах, а расстрелянные Шульга и Евсеев.
«Это быстро, — думает он, одновременно ощущая биение пульса в висках. — Одно мгновение… и ничего уже не будет, ни боли, ни страха!»
Читать дальше