Лев Прозоров - Мифы о Древней Руси. Историческое расследование

Не в лучшее время произошло и открытие древнейшей каменной крепости русского Севера. Во-первых, в девяностые мало кого можно было заинтересовать проектом, не сулящим немедленной выгоды (да и сейчас, честно-то говоря, мало что изменилось). А какая прибыль может воспоследовать от археологических раскопок? Но даже это, «во-первых», – это ещё было полбеды. Настоящая беда была, «во-вторых». Каменный ветеран русской истории, страж её колыбели, не вписывается в набор мифов, которым «каждый интеллигентный человек» обязан верить так же слепо, как верил его предшественник в XV столетии, что у мухи четыре ноги (ибо так об этом писал Аристотель), а в XVIII – что метеориты «не могут падать с неба, потому что на небе нет камней».

Борозды, крест-накрест рассекающие пепелище острожка таёжных рыболовов на месте будущей Любши, брезгливо перечёркивают «дружное мычание» «патриотов» и «западников» об «изначальной смешанности» русских, и их – нашей – исконной готовности неприхотливо скрещиваться с первой же болотной кикиморой. Ну и о «славянском миролюбии» заодно.

Перед лицом каменных стен Любшанского городища откровенно беспомощен лепет норманистов о скандинавских сверхчеловеках, в воинских и организаторских способностях которых так нуждались-де славянские недотепы. А сходство Любши с крепостями южной Балтики и вовсе выбивает из-под хлипких ножек норманизма последнюю опору, однозначно свидетельствуя, кем были и откуда пришли прославленные летописью варяги. Наконец, как же быть с кличами о «тысячелетии русской архитектуры», так громко звучавшими во время празднования юбилея крещения Руси в 1988 году, если Любша свидетельствует о знакомстве жителей волховских берегов с каменным зодчеством за века до «озарения благой вестью»? Не зря идол отечественной интеллигенции Д.С. Лихачёв просил археологов не докапывать Любшанскую крепость. Якобы чтобы было что копать будущим поколениям исследователей. Чудесный предлог.

Любша неудобна. Любша не нужна. Им.

А нам?

Нет, на сей раз я не о норманизме. Не об учении, по которому летописная «русь» – это шведский «народ грести», на волшебных драккарах порхавший по ельникам, дубравам и непролазным лесным крепям водоразделов Восточной Европы, покоривший территории, многократно превосходившие по размерам Скандинавию, давший её славянскому населению новое имя и княжеский род – и в рекордные сроки растворившийся среди них, не оставив никаких достойных упоминания следов ни в вере, ни в языке, ни в обычаях. Из скромности, наверное, из той же скромности, по которой норманнские скальды умолчали о родстве с «конугами Гардарики» – притом, что скандинавское происхождение герцогов Нормандии и их английских и сицилийских потомков – помнилось многие века спустя.

Я скорее о психологическом фоне этого представления. Об – да-да, опять и снова – об «атмосфере». Об никем не провозглашаемой в открытую, но принимаемой, как данность, как аксиома вере в то, что скандинавам в Северной Европе было некому противостоять, не с кем сравниться, что они одни были героями исторического спектакля на той сцене, а остальным в лучшем случае достались места безгласной массовки на заднем плане – если не декораций и реквизита. Иначе трудно понять бестрепетно прочерчиваемые на исторических картах маршруты «плаваний» норманнов по Восточной Европе – размахом сопоставимые только с маршрутами тех же скандинавов по морским просторам, не населенными никем.

Между тем источники никаких оснований для столь радужной картины не дают. И сами скандинавы рассматривали даже береговые племена южной и юго-восточной Балтики как, самое меньшее, достойных противников – а отнюдь не только «привычных жертв набегов». Скорее уж сами датчане и шведы – норвежцы в меньшей степени – становились «привычными жертвами набегов» юго-восточных соседей.

Да и с «путями», кое ученое перо проложило давно уж ушедшим в Вальхаллу скандинавам по Великой Русской равнине, дело тоже обстоит… не так уж ровно. По преимуществу – в полном соответствии со старинной солдатской песней – «гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить».

О конунге Вильтине и его владениях

Потребители норманистского вторичного продукта обыкновенно находятся в плену представлений о славянах, как о «мирном» и, соответственно, терпильском народце, и о скандинавах, по определению этаких воинственных юберменшах, нагибавших всех, до кого дотягивались. Представления, кстати, стопроцентно советские – как бы ни воображали себя иные товарищи норманисты «борцами с совком». Я уже приводил немало свидетельств того, как на самом деле оценивали соседи воинственность и боевые качества славян. А теперь просто посмотрим, как описывает взаимоотношения скандинавов и балтийских славян скандинавская же «Тидек-сага»: