Виктор Вальд - Палач

И он стал подходить. Очень медленно подходить. Все еще надеясь, что кто-то из глупых мальчишек вернется. Может, даже побежит за родителями или кем-нибудь из старших. Но мальчишки больше и носа не показывали.

И тогда господин «Эй» склонился над малышом.

Тот дышал хрипло, с присвистом, все реже и реже. Волна жалости и грусти растревожила душу, обожгла сердце. Ему сразу все стало понятно. Шею малыша с левой стороны огромным бурым яйцом давила смертельная опухоль. Это она и прибавившийся к ней страх обездвижили тельце ребенка. Скоро он умрет и окажется в раю. Ведь путь детских душ направлен только в райские врата. Хотя бы в этом Бог справедлив и понятен. И ему, господину «Эй», нужно было умереть в младенчестве. Ведь тогда бы не пришлось пережить столько горести и не совершить столько грехов.

Он выпрямился и сложил в молитве руки. Захотелось произнести per Bacco [20]и перекрестить отходящую душу, ведь ребенок отправлялся в рай. Мужчина уже произнес первые слова отходной молитвы, как вдруг глаза малыша широко распахнулись. В их глубине читалась мольба. В уголках детских глаз набухли хрустальные слезы и тихими ручейками поползли по щекам.

Господин «Эй» крепко прикусил нижнюю губу и, всхлипнув, зашмыгал своим большим уродливым носом. В его огромной голове затуманилось, и он поднял малыша на руки.

Затем, проклиная себя последними словами, он едва ли не бегом поспешил к своему убежищу…

Он так и просидел у стола всю ночь, тупо уставившись на окровавленный нож и ежесекундно ожидая человеческого воя и зарева факелов. И только когда в маленькое окошко, затянутое бычьим пузырем, постучался осенний мглистый рассвет, мужчина тяжело поднялся и вышел за дверь.

Но ни людей, ни их перекошенных в гневе лиц, ни колышущегося огня господин «Эй» не увидел. Он простоял долго. Затем, еще раз удивившись человеческому безразличию, вернулся к крепко спящему мальчишке.

За два часа до полудня мужчина сходил к ручью за водой и на обратном пути долго смотрел в сторону городских ворот. Так ничего и не поняв, он пожал плечами и принялся готовить на огне свои сложные горячие напитки.

И только к полудню господин «Эй» услышал голоса приближающихся людей. Он сразу же вышел им навстречу и увидел молодого лекаря и бюргермейстера, который, сердито ругаясь, требовал от трех стражников идти прямо к дому умершего палача.

Мужчина по привычке скрестил руки на груди и спокойно стал дожидаться того, что преподнесет ему судьба.

Остановившись в пяти шагах от окаменевшей фигуры господина «Эй», Венцель Марцел, сдерживая дыхание, спросил:

– Где тело мальчишки?

Палач молча толкнул дверь, приглашая войти внутрь дома.

– Ждите здесь, – велел стражникам бюргермейстер и боком прошел в дверь.

За Венцелем Марцелом последовал молодой лекарь.

В проеме двери, в отблесках жаркого огня, они сразу же увидели маленькое тельце ребенка, лежащее на краю кровати.

– Бюргермейстер, – окликнул первого бюргера Гельмут Хорст и указал на окровавленный нож на столе.

– Он спит. Хотя уже должен был проснуться, – раздался глухой голос палача подземелья Правды.

– Спит? – выдохнул Венцель Марцел.

– Спит, – рассмеялся молодой лекарь. – Мальчишка спит, а горожане готовят факелы.

– Я ждал их еще вчера, – выдавил господин «Эй». – Я ошибся. Разрезая, думал о худшем. Но это всего лишь клещ, который устроил себе глубокую нору в шее мальчишки. Я вычистил эту нору. Мальчишка проснется и через два дня опять сможет бросать камни в эту дверь.

– Только и всего шума. Всего лишь клещ, – заулыбался Гельмут Хорст.

– Не думаю, что все так просто, – задумчиво отозвался бюргермейстер. – Шум только начинается. Может быть, этот человек сделал доброе дело, но вряд ли угольщик и его соседи смогут понять доброту палача.

– Бывшего палача, – поправил молодой лекарь.

– Бывшего палача не бывает. Хорошо было бы поставить мальчишку на ноги. Только эта кровавая повязка на горле… Но я знаю, как правильно сделать. – Венцель Марцел поправил свою лисью шапку и посмотрел на господина «Эй».

Тот подошел к своим баночкам в углу дома и, подняв одну из них, приблизился к мальчишке. Затем он откупорил баночку и поднес ее к носу малыша.

Ребенок вздрогнул, открыл глаза и, увидев склонившихся над ним мужчин, тихо заплакал.

– Проснулся. Это уже хорошо. – Венцель Марцел довольно потер руки. – А сейчас все в Ратушу. Да простит нам Господь нашу ложь. Если ложь во спасение жизни людей, то она уже не греховна.