Виктор Вальд - Палач

Конечно, можно пересмотреть свитки с рисунками, но и без них ученик Гальчини знал о строении кисти все, что позволил знать человеку Господь. Тем более, что изучал господин «Эй» кисть не по рисунку, а по настоящим человеческим костям, которые держал в своих руках.

Кисть начинается с косточек запястья. Это восемь коротких косточек, расположенных в два ряда. При этом каждая косточка имеет собственную форму. Не без удовольствия и самолюбования мэтр Гальчини мог на ощупь, с закрытыми глазами не только определить, какая это кость и с какого места запястья, но и сказать, с правой или левой руки.

Его ученик и сейчас, вспоминая строение кисти, невольно слышал голос учителя:

– …Далее идут пястные кости. Пять пястных костей составляют ладонь. Они малоподвижны и служат опорой для пальцев. Кости пальцев называются фалангами. Их у человека четырнадцать. Все пальцы имеют по три косточки. Кроме большого – у него две косточки. Вот этот большой палец и есть самый подвижный у человека. Он может становиться под прямым углом ко всем остальным пальцам. Его пястная кость настолько сильна, что способна противостоять остальным костям руки. В древности часто, а иногда и сейчас, захваченным пленным отрубали именно большой палец. Это и знак презрения к побежденному врагу, и желание того, чтобы в дальнейшем он не мог держать оружие в руке.

Вот посмотри! Фаланга большого пальца соединена с ближайшей костью запястья, а не с костью ладони. Он противостоит всей ладони. Если бы это было не так, он бы не смог достаточно отклоняться от указательного пальца и тогда человек не смог бы работать, охотиться, воевать.

А вот и указательный палец. Он обладает большой ловкостью и тонкой чувствительностью. А вот средний палец. Он обеспечивает прочность захвата. Безымянный палец чувствует и придает мышцам необходимое усилие. И, наконец, презираемый невежами мизинец. Именно этот палец дарит устойчивость всей кисти при ее многоповерхностных движениях…

Мужчина глубоко вздохнул. Порыв ветра приоткрыл дверь, впуская еще сероватый утренний свет. Нужно вставать и разводить огонь. Затем заняться размещением наследства мэтра Гальчини. И, конечно же, вспоминать его уроки и думать. А может, все же решиться и, превозмогая боль, прощупать кости руки и кисти? Конечно же, учитель запретил бы это делать. Человек, прощупывая себя, может допустить ошибку. Ведь он, подчиняясь боли, будет делать все с тройной осторожностью и с большой жалостью к себе. Другое дело, когда прощупываешь другого раненого. Пусть он орет и теряет память, но опытный лекарь (в это мгновение именно лекарь, а не палач) почувствует слабину треснувших или поломанных костей и поймет, насколько неправильно вращаются здоровые кости в поврежденных суставах. А может, и то и другое одновременно. И такое бывает.

Это его собственная вина. Вина человека. Он бросается в гущу боя, устраивает драки, лазит за медом на высокие деревья, падает с лошади, оказывается под колесами повозки… И счастье, если у него верные друзья или любящие родственники. Тогда они донесут несчастного к лекарю. И тот благодаря Господу и учителям сочленит поврежденное и вылечит.

Но это в том случае, если он действительно лекарь от Бога. И в этом должно быть счастье пострадавшего.

А к кому идти господину «Эй»? Даже став свободным, он, как и раньше, будет жить с клеймом палача. Кто из лекарей захочет помочь палачу, если даже прикосновение к его одежде считается позором на всю оставшуюся жизнь? Гальчини вот уже более года как мертв. Но живы его знания и умения. И живы они в самом господине «Эй». И только он может помочь сам себе. Но, судя по всему, это будет ужасно больно.

Насколько это будет ужасно больно, господин «Эй» понял ближе к полудню.

Все это время он был занят полезной работой. И огонь весело трещал, и травяная настойка удалась, да и вещи более-менее улеглись на свои места. Но мысль о необходимости определить, насколько повреждена рука, ни на мгновение не покидала его. Если бы рядом был мэтр Гальчини, такая мысль даже не посмела бы проникнуть в его голову. Но великого палача-лекаря навсегда скрыла земля у подножия дозорной башни – в месте, известном только его ученику. Ведь похоронить палача на освященной земле кладбища не мог позволить даже сам епископ. В любом другом месте могилу могли разорить. Ведь на покойнике была одежда и, возможно, какие-то вещи. А обнаружение могилы палача наверняка стало бы поводом для проявления людской жестокости и глупости. Кто-то захотел бы отомстить за смерть родных и близких, кто-то, находясь во власти поверий, возжелал бы иметь амулет из костей палача.