Виктор Вальд - Палач

Священник вышел в центр круга и трижды прочел Pater noster [55]. Затем он развел руками и воскликнул:

– Братья и сестры Христа! Согрешившие да покаются. И их услышит Господь. И примет это громкое покаяние и тем самым смягчит свою волю, ибо мы каемся в собственном грехе за грехи многих, и это покаяние многоголосно! Братья и сестры, покайтесь!

Из круга флагеллантов вышла совсем еще молодая женщина. Вслед за ней шел мужчина – экзекутор. В его руке была кожаная плеть, три длинных конца которой змеями волочились по грязи Соборной площади.

Подойдя к священнику, женщина опустилась на колени и, несколько раз перекрестившись, сказала:

– Меня зовут Эльга. Мой грех велик. Я согрешила в супружеской жизни. Пусть Господь примет мое покаяние и мою кровь.

– Да будет так! – провозгласил священник и перекрестил кающуюся.

Женщина спустила ветхое одеяние до пояса и легла лицом в холодную грязь. Экзекутор тоже подошел к священнику, опустился на колени и, приняв его позволение, встал и направился к кающейся.

Под общее молчание он поднял плеть и с силой обрушил ее концы на узкую женскую спину. Женщина, не выдержав, вскрикнула, но уже второй удар приняла молча, как и все последующие. Экзекутор раз за разом наносил удары, слегка улыбаясь только тогда, когда удачный удар располосовывал кожу кающейся и всепрощающая кровь обагряла кожу плети. Наконец он устал и, вытерев пот с лица, поклонился священнику. Затем он громко произнес:

– Встань, прошедшая через пытки чести, и остерегайся от дальнейших грехов.

Священник произнес Advaniat regnum tuum [56], и женщина, поднявшаяся с огромными усилиями, ответила:

– Fiat voluntas tua [57].

– Кто еще желает обратить свое слово к Господу? – спросил священник у своих братьев и сестер.

Уже готовый к покаянию, из круга выступил седобородый мужчина со своим экзекутором.

Он сбросил с себя все одеяние и громко признался:

– Я Теренс. Я клятвопреступник. Пусть Господь примет мое покаяние и мою кровь.

Все повторилось до мельчайших подробностей, с той лишь разницей, что мужчина лег на бок и поднял кверху три пальца правой руки. Кроме того, он несколько раз болезненно закричал и поднялся с земли со слезами на глазах.

Священник перекрестил кающегося и повернулся к собору. На его ступенях стоял отец Вельгус и растерянно наблюдал за происходящим.

Священник флагеллантов встал на колени и таким образом приблизился к настоятелю Кафедрального собора. Перед ступенями он произнес: «Прими нас, святой отец, в доме Господнем». И лег лицом вниз.

Отец Вельгус отступил на шаг и увидел сотни глаз, устремленных на него. Он не выдержал и согласно кивнул.

И тут же над площадью раздалось пение. Ряды флагеллантов пошатнулись, и люди, бережно держа свечи, медленно двинулись к входу в собор. Вслед за ними потянулись крестящиеся горожане.

В соборе кающиеся легли вниз лицом и продолжили петь. Отец Вельгус оторопело посмотрел на новую паству и медленно взобрался на кафедру. Он еще не знал, что будет говорить, но в его душе уже разгорался Божий огонь.

Отец Вельгус молчал. Он слушал и все более и более не понимал. Вся его жизнь была посвящена Церкви. Еще ребенком он знал, что Божья благодать лежит на нем и что его путь – это путь, выбранный для него Церковью. Он всю жизнь верил ей и подчинялся. Каждому слову, каждому направляющему персту, каждому решению курии, каждой папской булле.

И сейчас он должен был метать молнии и разить словом Божьим неугодных высшему духовенству флагеллантов. Этих сектантов, еретиков, отступников и нарушителей устоявшихся церковных правил.

Но всего лишь два дня назад на него снизошло что-то важное, может, то, что было с рождения в его душе и при этом укрепилось осознанием. После своего слова в защиту необходимости общественного покаяния, которое он произнес на кафедре собора, отец Вельгус уже сам себя не понимал.

Он впервые в жизни видел настолько искреннее желание покаяться и настолько великие жертвы для этого, что готов был поверить, что люди понимают, в чем состоит настоящее служение Господу.

Может быть, там, в далеком Риме и в папском Авиньоне, не видно и не слышно песнопения этих братьев и сестер Христа? Может, они чего-то не поняли, издав такую строгую буллу относительно этих святых людей? Разве можно осудить великое покаяние, пусть даже оно происходит столь кровавым способом? Но человек рожден для мук. А если эти муки принимаются во имя Господа? Тогда он почти святой. А может, и святой.