Александр Рубашкин - Голос Ленинграда. Ленинградское радио в дни блокады

До декабря у контрпропагандистов не было, может быть, самых главных аргументов для своей работы. И вот – победа под Москвой. Казалось, второе дыхание появилось у Ф. Фукса, Э. Фукса, Н. Верховского, В. Римского-Корсакова и работников финской редакции – И. Лехтинен, Ю. Линко и А. Эйкия. Фриц Фукс именно в декабре написал свои лучшие фельетоны: «У лжи короткие ноги» и «Моя хата с краю». В канун Нового года сотрудники редакции работали так, будто они не мерзнут и не голодают. А ведь Н. Верховскому, написавшему для передач 23–24 декабря обращение к немецким солдатам, осталось жить несколько недель. Он был очень слаб, но писал с прежней энергией: «Свирепеет русская зима. Пурга и метель заметают бескрайние русские дороги. Ветер свистит в лесах. Бросая танки, орудия, машины, германские дивизии бегут на Запад».

Голодные, ослабевшие люди уже не могли сохранить в конце 1941 года прежнюю периодичность выступлений. В декабре случалось, что одна и та же программа повторялась три дня подряд. Это был серьезный симптом. В подобной обстановке редакции стремились к тому, чтобы в самих передачах не сказывались усталость, напряжение их авторов. Умирающий от голода Н. Верховский писал в своем очерке «Голодное рождество»: «Среди публики, заполнившей магазины (Берлина. – А. Р.), необычные для праздника разговоры: удастся ли достать где-нибудь хоть немного суррогатного смальца, что будут давать вместо жиров, можно ли где-нибудь найти хотя бы самую плохую суррогатную колбасу, как найти хоть немного жиру на тощий и постный рождественский суп».

Можно представить себе муки, которые испытывал автор, только упоминая всю эту еду. Ведь единственный суп в Ленинграде тех дней был дрожжевым. Удивительно, как в этих условиях работники немецкой редакции готовили разнообразные по форме материалы. В передачах 26–27 декабря прозвучало написанное от имени немецкой женщины письмо мужу на фронт. Как и Н. Верховский, авторы этого произведения О. Берггольц и Ф. Фукс словно отрешились от того положения, в котором находился Ленинград. В письме говорилось: «Помнишь ли ты, как пахло рождественское печенье, вспоминаешь ли ты весь этот смешанный аромат хвои, пряностей и ванили? А помнишь ли ты, как трещали свечи, какое тепло излучалось от них – домашнее, праздничное тепло…» Такое невозможно было произнести в передаче по городской сети – это звучало бы кощунством. Но немецкому солдату, который пришел завоевателем в нашу страну, надо было сказать так, пересилив себя, заставив забыть и об ушедшем тепле, и о рождественском печенье… Передача продолжалась, работники редакции, высохшие, почти черные, едва держались на ногах. В январе не стало Н. Верховского и В. Римского-Корсакова. Фриц Фукс, по его свидетельству, похудел на 25 килограммов, болел цингой, у него отнялась правая нога. Фриц лежал в кровати, слушал приемник, писал и переводил. Самому деятельному работнику немецкой редакции Фрицу Фуксу особенно тяжело пришлось после гибели двух сотрудников и ухода с радио Н. Леви и Э. Фукса. В отчете Радиокомитета о положении в немецкой редакции сказано: «Вся оперативная и большая часть вспомогательной работы лежали на одном человеке. Он должен был сам выбирать материалы из газет, переводить их, составлять передачи, кроме того, слушать и записывать заграничные передачи и писать почти все оригинальное». В 1943 году, кроме Ани Фукс, Фрицу помогали переводчики Александра Ден и Александр Болдырев (востоковед), которые также являлись авторами некоторых статей и очерков.

С каждым месяцем, начиная с весны 1942 года, иноредакции увеличивали объем передач. Они выходили по несколько раз в сутки. Исчезла некоторая прямолинейность листовок начального периода войны. Произошло и еще одно серьезное изменение: если до конца марта все вещание велось от имени «безымянных» независимых друзей немецких солдат, то теперь передачи шли от имени Ленинграда, Советского государства. В эфире звучала мелодия «Интернационала», изменился весь характер пропаганды – она стала острой, наступательной. Один из создателей музея в Доме радио, М. Зегер, пришедший сюда на работу в 1943-м, еще подростком, ставший сначала оператором, а позднее радиоинженером, сохранил и реставрировал многие материалы блокадной поры. Среди опубликованного им уникальна более поздняя запись его беседы с Ф. Фуксом, вспомнившим эпизод своей работы:

– Однажды, прослушав по радио выступление Геббельса, Фукс сразу же написал свой ответ, отдал, как было положено, для перевода на русский и представил оба текста председателю комитета (Фукс назвал его «директором»). Тот сказал: «Хорошая статья, но мы не имеем права ее давать без утверждения в горкоме партии». Руководитель Радиокомитета поехал утрясать дело в горкоме, а Фукс… пошел в студию и прочел в эфир свой ответ рейхсминистру пропаганды. Через неделю пришло разрешение. Фукс полагал, что иначе работать нельзя – нужен оперативный отклик, право на самостоятельное решение. Он добился встречи с руководством города. Вот выдержка из репортажной записи М. Зегера конца шестидесятых годов прошлого века. Фукс вспоминал: «Принял нас товарищ Кузнецов (видимо, секретарь горкома партии. – А. Р.). Сначала он был против (выступления без предварительного просмотра текста. – А. Р.). Но, подумав, согласился, предупредив, что содержание передач будут контролировать два человека. Я не возражал: даже двадцать два человека мне не могли помешать» 28.