Александр Рубашкин - Голос Ленинграда. Ленинградское радио в дни блокады

Из заметок Л. Промет видно, что даже люди, работавшие бок о бок, не всегда знали о содержании работы друг друга. В частности, автор, видимо, не представлял сути деятельности Эйкия. Но дух товарищества, который был в редакциях, писательница передала хорошо. Как вспоминает Л. Промет, работе редакции помогали находившиеся тогда в Ленинграде эстонские литераторы и общественные деятели Э. Киппель, А. Уйбо, А. Вааранди, X. Хаберман, К. Таэв, Л. Реммельгас. В своих передачах эстонское радио обращалось ко всем патриотам молодой республики с призывом к «решающей борьбе против исторического врага эстонского народа – немецких захватчиков». Около 20 тысяч передач было передано во время блокады по ленинградскому радио на немецком, финском, шведском и эстонском языках. Число их слушателей установить невозможно. Важно другое: полемика, в которую вступали Геббельс, Дитрих и другие главные немецкие пропагандисты. Геббельс, обращаясь к немецкому солдату, сетовал, в частности, на то, что ему говорят: минул год войны, а обещанной победы не видно. Геббельс демагогически уверял, будто немецкий народ воюет уже свыше двадцати лет и свыше двадцати лет Германия борется против Версальского мира и коммунистической угрозы. Геббельс утверждал: «Вам говорят!» Кто же мог говорить с немецким солдатом, кроме его начальников всех рангов? (Deutsches Volk und deutsche Soldaten!) С ним говорили – языком листовок – наши политработники; языком радио – наши радиожурналисты, языком боя – солдаты Советской Армии. Этот «разговор» завершился в мае 1945 года.

P. S.Среди откликов на эту книгу одним из самых дорогих было письмо от Фрица Фукса из Вены от 22 февраля 1976 года. Он благодарил меня за «прекрасный подарок» и даже… пригласил в гости, надеясь, что я «скоро упакую свои чемоданы». Конечно, приглашение не было как положено оформлено. Но в моем случае никакое приглашение не помогло бы: я считался невыездным. Фриц, наверное, забыл за многие годы наши нравы и прочность советских рубежей. Я приведу отрывок из давнего письма, касающийся настроения не одного радиожурналиста, но многих блокадников. В нем объяснение их стойкости. «Голос Ленинграда… Сколько вы воскресили воспоминания (так! – А. Р.) 34, сколько фамилий и имена, которые я уже забыл. Сколько происшествий и событий. Конечно, я в первую очередь читал „свою главу“: „И в час тревоги“. Вы очень лестно пишете обо мне и о том, как работала во время войны наша редакция, и я сомневаюсь, заслужил ли я такой оценки. В конце концов, мы все выполняли только свой долг. Я не виноват в том, что бомба меня не убила, что голод и цинга меня не выгнали из этого света. Я даже не знаю фамилии того товарища, кто предлагал мне в августе 1941 года организовать радиовещание на немецком языке. Иными словами: во всем, что я сделал, было очень много случайного, очень много того, что от меня не зависело. А остальное базировалось на сознании долга, на сознании того, что я нужен, что нужна моя маленькая лепта в большое дело Победы, в общее дело нас всех. В самом деле, в те трудные для меня дни, когда я лежал и ждал своего последнего вздоха, я до сих пор уверен, что я только потому не умер, потому что мне некогда было, я пережил, ибо не было времени, чтобы думать о болезни и смерти». Этими словами австрийского журналиста, награжденного в 1943 году медалью «За оборону Ленинграда», думаю, справедливо завершить теперь главу о работе иностранной редакции блокадного радио.

После той зимы. Несколько цифр.

Отзвук Сталинградской битвы.

«Будет свет на Невском». Опять в январе.

В апреле 1942 года ленинградцам казалось: главные трудности пережиты. Никто даже представить себе не мог, что впереди еще двадцать месяцев блокады, тысячи погибших от артиллерийских обстрелов граждан, сотни разрушенных домов. И все же ощущение, что самая тяжелая пора за плечами, было верным. Недаром именно в одной из апрельских радиопередач говорилось: «Мы еще в кольце блокады, но мы уже победили, хотя много боев предстоит впереди». С апреля 1942 по январь 1944 года погибли тысячи людей, но не сотни тысяч, как в первую блокадную зиму. Значительно улучшилось продовольственное положение города, пошли трамваи, в квартирах зазвонили телефоны, почта приносила газеты, выходили новые книги, в Филармонии начались концерты. Конечно, и трамваи пошли не везде, и света до поздней осени не зажигали в большинстве квартир. Но ленинградцы уже чувствовали себя победителями, они общались между собой, все дальше уходя от той жизни, которую вели зимой.