Томас Кенилли - Список Шиндлера

Как и Мила, он оказался последним представителем своей семьи. Его мать, еще совсем недавно декорировавшая квартиру Шиндлера на Страшевского, вместе с отцом была отправлена в гетто Тарнува. Оттуда, как стало известно позже, их увезли в Бельзец, где и убили. Сестра Пфефферберга с мужем, который по документам был арийцем, исчезли в недрах тюрьмы Павяк в Варшаве. И Польдек, и Мила остались одни на свете.

По темпераменту они, казалось бы, совсем не подходили друг другу: все в округе знали, что Польдек – врожденный лидер и организатор, из тех ребят, которые, когда что-то случается и начальство спрашивает: «Кто это сделал?», делают шаг вперед и берут ответственность на себя. Мила была почти всегда погружена в молчание, потрясенная невыразимым ударом судьбы, поглотившей ее семью.

И все же в мирное время они стали бы великолепной парой. Мила была не только умна, но и мудра; при всей своей молчаливости она притягивала внимание. Она была одарена склонностью к иронии, которая нередко умеряла ораторские порывы Польдека Пфефферберга. А вот именно сегодня они ссорились.

Мила была не против, если представится такая возможность, оставить гетто, и даже порой видела мысленным взором себя с Польдеком в лесу в роли партизан, но она смертельно боялась канализационных коллекторов. Польдек же пользовался ими не раз, чтобы покидать пределы гетто. Его друг и бывший преподаватель, доктор X., всегда повторял, что канализация может стать путем спасения, ибо вряд ли ее будут так уж бдительно охранять во время появления в гетто зондеркоманды. Все дело лишь в том, чтобы дождаться наступления ранних зимних сумерек. Спустившись же, сразу надо уходить в левый туннель, который может привести под улицы, лежащие в нееврейской части Подгоже; канализация выходила на берег Вислы рядом с каналом на улице Заторской. Вчера доктор X. сообщил ему четко и определенно: врач и его жена попробуют уйти через коллектор и будут только рады, если Пфефферберги присоединятся к ним. Но Польдек не мог принять решение за Милу и за себя. Мила испытывала вполне обоснованный страх, что эсэсовцы могут пустить в коллекторы газ или еще каким-нибудь иным образом захватить их, явившись сразу же в квартиру Пфефферберга в дальнем конце Жозефинской.

День в их мансарде тянулся медленно и напряженно, полный гаданий: что же делать? Соседи, должно быть, тоже ждали. Кое-кто из них, видимо, не в силах больше выносить ожидание, двинулся по дороге, нагруженный багажом и чемоданчиками с самым необходимым. Мешанина зловещих звуков заставила их спуститься вниз – зловещий грохот раздавался уже в квартале отсюда. А здесь все еще царила застарелая тишина, нарушаемая лишь поскрипыванием перекрытий дома, отмерявшего последние – и самые страшные – часы жизни в нем.

С наступлением сумеречного дня Польдек и Мила съели по куску непропеченного хлеба – те триста граммов, что полагались на их долю.

Ужасные звуки акции уже докатились до угла Вегерской, которая была всего в квартале от них, и, ненадолго заглохнув, к полудню возобновились снова. Они то и дело перемежались минутами напряженной тишины.

Кто-то тщетно пытался забиться в туалет на площадке первого этажа. В этот страшный час отчаянно хотелось верить, что таким путем удастся спастись…

Последний серый день их жизни в доме номер два по Жозефинской, несмотря на уже наступившие сумерки, словно отказывался подходить к концу. Стало так темно, что, по мнению Польдека, можно было рискнуть проникнуть в коллектор и до наступления темноты. Но поскольку вечером в гетто воцарилось относительное спокойствие, он еще хотел успеть встретиться и посоветоваться с доктором X.

– Прошу тебя… – сказала Мила.

Но муж успокоил ее: он будет держаться подальше от улиц, прокладывая себе путь через паутину дыр и проломов, которые соединяли один дом с другим.

Он был полон уверенности. Этот конец улицы вроде не патрулируется. Он не попадется на глаза ни еврейской службе порядка, ни случайным эсэсовцам на перекрестках – и через пять минут вернется!

– Дорогая, – сказал он жене. – Дорогая, мне очень нужно переговорить с доктором X.

Спустившись по задней лестнице, он попал во двор через проем в капитальной стене и, избегая открытых участков на улицах, добрался до отдела трудоустройства. Здесь он рискнул пересечь широкий бульвар, нырнув в глубь треугольного квартала многонаселенных домов, где под навесами, во дворах и в коридорах стояли группки людей, обсуждая слухи и прикидывая, что делать. На Кракузу он вышел как раз напротив дома врача. Не замеченный патрулями, переместившимися к южной границе гетто, он пересек улицу в трех кварталах отсюда и оказался в том районе, где Шиндлер впервые стал свидетелем ужасающей расовой политики рейха.