Томас Кенилли - Список Шиндлера

А 7 мая, положив перед собой груду личных дел узников, Бланке одним махом решал судьбы обитателей целого барака и, покончив с одной кипой карточек, откладывал ее, тут же принимаясь за другую.

Заключенным, выгнанным на аппельплац, было велено раздеться. Построившись в голом виде, они подчинились приказу пройти взад и вперед перед врачами. Бланке и Леон Гросс, еврейский врач, сотрудничавший с немцами, делая отметки в карточках, окликали то одного, то другого узника, чтобы они подтвердили свое имя. Наконец, заключенных заставили бегать, а врачи подмечали у них признаки усталости или мышечной слабости. Это была гнусная и унизительная процедура. Мужчины со смещенными спинными позвонками (как, например, Пфефферберг, которого Хайар ударил по спине хлыстом), женщины с хроническим истощением, натиравшие огрызками морковки щеки, чтобы придать им румянец, – все старались бежать бодрее, ибо понимали, что от этого зависит их жизнь.

Молодая фрау Кинстлингер, которая стартовала в спринте за команду Польши на Олимпийских играх в Берлине, понимала, что все это всего лишь игра. Пусть у тебя выворачивается желудок и не хватает дыхания, ты бежишь под звуки лживой музыки, словно тебя ждет блеск золота.

Никто из заключенных не знал результатов проведенной селекции, поэтому они провели тревожную неделю.

В следующее воскресенье их опять собрали на аппельплаце – под тем же лозунгом и под те же звуки музыки. Начали выкликивать имена тех, кому было отказано в прохождении Gesundheitaktion, – они отправлялись в восточную часть площадки, откуда доносились вопли ярости и возмущения. Амон вызвал на помощь гарнизон вермахта из Кракова, который был приведен в полную боевую готовность на случай восстания заключенных. В предыдущее воскресенье было отобрано более трех тысяч детей, которых сейчас должны были увезти, – и протесты их близких, смешанные с рыданиями, обрели такую силу, что большая часть гарнизона совместно с полицией безопасности, вызванные из Кракова, вынуждена была силой отеснить две группы заключенных друг от друга. Противостояние длилось несколько часов, охране приходилось силой отбрасывать рвущихся к детям родителей и привычной ложью останавливать тех, у кого были родственники среди отбракованных. Узникам ничего не сообщалось, но все понимали, у тех, кто не прошел испытания у «врачей», будущего нет.

Перекрывая звуки вальсов и веселых песенок, несшихся из громкоговорителей, люди кричали друг другу слова, полные страданий и слез.

Генри Рознеру, у которого сердце разрывалось от муки, и его сыну Олеку, к их огромному удивлению, довелось увидеть молодого эсэсовца – у него в глазах стояли слезы, и он, не в силах вынести подобного зрелища, молил старшего офицера отправить его на Восточный фронт. Офицер в ответ гаркнул, что, если заключенные и дальше не будут подчиняться, он прикажет своим людям открыть по ним огонь – «настреляешься, никакого фронта не захочешь!».

А может, Гет, устроив эту ужасную «ярмарку», как раз и надеялся, что, если люди взбунтуются, у него появится повод для массового расстрела, что поможет избавиться от перенаселенности лагеря?

В завершение акции к восточному краю аппельплаца под угрозой оружия были оттеснены тысяча четыреста взрослых и двести шестьдесят восемь детей: тут им предстояло дожидаться транспорта на Аушвиц.

Пемперу довелось увидеть и запомнить данные о результатах проведенной акции, которые Амон счел разочаровывающими. Хотя они и не отвечали его ожиданиям, селекция все же помогла освободить места для временного размещения венгров.

В наборе карточек доктора Бланке дети Плачува не были зарегистрированы с той же скрупулезностью, как взрослые. Многим из них удалось оба «кровавых воскресенья» пересидеть в укрытиях, ибо и они, и их родители понимали, что и возраст, и отсутствие их имен в лагерной документации неизбежно обрекают детей на роль жертв.

Во второе воскресенье Олек Рознер прятался за потолочными балками барака. Весь день на стропилах вместе с ним лежали еще двое ребят, и весь день они послушно хранили молчание, подавляя мучительное желание опорожнить переполненные мочевые пузыри, в окружении крыс и блох, ползавших по их узелкам с небогатым тюремным скарбом. Как и взрослые, дети отлично знали, что эсэсовцы и украинская охрана осведомлены о наличии пустого пространства под потолком. И эсэсовцев дети боялись еще больше, чем заразиться тифом, хотя доктор Бланке предупредил: достаточно одного укуса тифозной блохи – и заражение неминуемо. Некоторые из детей Плачува месяцами прятались в тюремном бараке, на котором было крупно выведено: «Внимание – тиф!»