Мэтт Риз - Имя кровью. Тайна смерти Караваджо

– О да, я припоминаю эти слова Фомы Аквинского.

Бальоне окинул взглядом толпу, собравшуюся под картиной, торжественно приглашая зрителей присоединиться к праведному негодованию.

– Я никогда не думал, что одна из наших святых церквей превратится в канаву для стока нечистот.

Аббат почесал свои тощие руки. Он принес в церковь блудницу. Он осквернил Божий дом.

Кто-то стиснул его плечо. Он застонал. Неужели возмездие Божие уже настигло его? Содрогнувшись, он повернулся к алтарю и возмездию. Но его плечо сжимал затянутыми в перчатку пальцами всего лишь Бальоне.

Дрожащим голосом аббат проговорил:

– Помогите мне, маэстро Бальоне.

Чтобы перебить трактирную вонь от Караваджо, дель Монте надушился амброй, добытой из чрева кашалота. Неприятные вести нес он художнику, и на сердце его лежала тяжесть. В каждой пяди «Успения Марии» он видел страдающую душу своего прежнего протеже. Эта Богоматерь никогда не вознесется во славе, чтобы воссесть на небесах рядом со своим Сыном; она мертва, и те, кто вокруг нее, горюют, как люди, не воодушевленные верой. Где же он наконец? Сколько еще трактиров придется обыскать слугам? Он уронил на кружевной воротник еще каплю духов и вздохнул.

Караваджо показался в дверях и неверным шагом пересек зал. На панталонах его виднелись пятна извести, которую трактирщики рассыпали в уборных. Камзол был запачкан оливковым маслом и подливой. Все тело мелко подергивалось, но челюсти были стиснуты так плотно, что даже дель Монте услышал: зубы художника скрипят, как доски корабля в шторм. Когда Караваджо нагнулся поцеловать его перстень, дель Монте почуял запах пота, поспешно опустил голову и уткнулся носом в надушенный воротник.

– К сожалению, босоногие братья не приняли вашу картину, маэстро Караваджо, – сказал он.

Караваджо, скривившись, покачнулся.

– Ну и ладно, – даже эти короткие слова он не смог произнести без запинки.

– Маэстро Бальоне.

Караваджо вполголоса выругался.

– Маэстро Бальоне публично утверждал, что ты покрываешь свои ошибки тенью.

Художник презрительно фыркнул и схватился за эфес шпаги. «Когда-то шпагу носил за ним слуга, как за дворянином, – подумал дель Монте. – А теперь она болтается на перевязи так, словно он в любую минуту готов ею воспользоваться».

– Кардинал Шипионе потребовал, чтобы я нашел для картины покупателя, раз уж она не подошла.

– Неужели? – губы художника едва шевелились.

Надо надеяться, его не вывернет прямо тут.

– Я возлагаю кое-какие надежды на одного фламандца, Рубенса. Он закупает произведения искусства для герцога Мантуанского и немало восхищается вашими картинами.

На это Караваджо только пожал плечами и сглотнул, явно борясь с тошнотой, чтобы не осрамиться в покоях кардинала.

Дель Монте поджал губы. «Ну что ж, хоть в этом он меня уважает».

– Микеле, ты понимаешь, насколько серьезно то, что случилось?

– Вы имеете в виду слухи о том, что мне позировала беременная продажная девка?

– Именно.

– Она честная женщина. Да и не беременна. больше.

– Кармелиты – при полной поддержке некоторых художников – полагают, что было бы более уместно изобразить, как Богородицу возносят к небу ангелы.

– Если я вижу, что кто-то летит, это значит, что я ужрался до чертей, – Караваджо развел руками и снова уронил их с кривой ухмылкой.

– Ради бога! Даже маэстро Карраччи изобразил Успение Богородицы как момент, полный радости.

– Поди теперь локти кусает. Как бы там ни было, Аннибале хорош, но до меня ему далеко.

«Бывало, он и раньше перечил мне, – подумал дель Монте, – но никогда – настолько дерзко». Караваджо выставил перед собой стену простонародных манер, словно заперся за ней со своей девкой. Его картины всегда вызывали споры – стало быть, одним этим подобное поведение не объяснишь. Наверняка дело в той женщине.

– Картины висят у нас в церквях не для забавы. Они должны вдохновлять. Если ты не напишешь, как Дева чудесным образом возносится на небеса, то богомольцы не поверят, что это правда.

– Но тело не возносится. Вы слышали о такой вещи, как душа? В рай попадает душа, – Караваджо закрыл глаза, уйдя в себя. Вдруг он открыл их и зашарил глазами вокруг – словно боясь, что, пока он говорил, дух покинул его тело. – После смерти остаются лишь кожа да кости.

Дель Монте подумал, что Караваджо, возможно, нарочно пришел к нему в таком состоянии – почти труп, живой пример того, что он хотел показать своим «Успением Марии». Тело, униженное и разлагающееся, не имеющее никакого значения, и душа, одна, без всякой помощи, способная творить чистейшее искусство.