Мэтт Риз - Имя кровью. Тайна смерти Караваджо

Он работал над картиной уже не первый месяц, но на месте будущей Богородицы все еще зияло лишь размытое очертание фигуры. Он никак не мог заставить себя написать с Лены лежащий на скорбном ложе безжизненный образ. Она всегда являлась для него воплощением жизни, а не смерти.

По мере того как «Успение Марии» близилось к завершению, беременность Лены становилась все заметнее. Караваджо отправился навестить ее на пьяцца Навона. Укутавшись от ледяной сырости в теплый плащ, она стояла над корзиной с луком, зазывая покупателей, но внезапно закашлялась и обхватила живот руками. Молодой лавочник, провозивший мимо пустую тележку, что-то протараторил, с презрительной ухмылкой кивнув на ее округлившуюся талию. Лена ответила оскорбительным жестом, щелкнув пальцами по подбородку.

Когда Караваджо подошел к ней ближе, в глаза бросилась ее невероятная бледность, что не на шутку встревожило его. «Я так долго ждал любви. Теперь я понимаю, что боюсь ее потерять. Значит, я действительно ее люблю. Наверное, это расплата». Расплата за то, что он со своим порочным прошлым осмелился полюбить богиню.

– У меня ноги отекают, – пожаловалась она. – Мама говорит, на поздних сроках так бывает. Тебе следует поторопиться с картиной, не то придется писать «Мадонну с младенцем».

Караваджо выдохнул струю горячего воздуха. Воображение рисовало ему Лену, почившую в мире и наконец-то избавившуюся от всех страданий. Как передать ее смерть, если он всегда рисовал с натуры? Ему вспомнилась мрачная шутка Онорио в таверне. Он тяжело вздохнул и закрыл глаза.

– Микеле! Что-то случилось?

Караваджо поднял ее корзину. Его охватил страх, потому что мысль о ее возможной смерти, ужасая его, одновременно даровала ему. освобождение. «Я этого не переживу – но это и есть возмездие за прошлое».

– Зря я отпускаю тебя торговать зимой. Рынок – не место для женщины в твоем положении.

– Ты опять повздорил с Рануччо?

– Вовсе нет.

«Если я кого и боюсь, так только себя самого».

Он подхватил корзину и потащил ее с площади.

Прощаясь с Леной у ее дома на виа деи Гречи, Караваджо уловил на себе недобрый взгляд ее матери. «Всё по заслугам. Она знает, что я никогда не женюсь на ее дочери. И чем я тогда отличаюсь от любого другого повесы из Поганого садика?» Он шел, ежась от холодного ветра, и представлял себе, как Лена с созданного им смертного ложа возносится в небеса, а исходящий от нее свет опускается на его не достойный слишком высокой награды холст. Войдя в Болотную таверну, он поцеловал Менику с таким пылом, что та захихикала и покраснела.

– Я скоро стану отцом, – сказал он.

На следующий день он снова отправился на площадь, твердо решив увести Лену с базара в свою мастерскую, а там разжечь огонь, чтобы она согрелась, и снова попытаться ее написать. Какой-то шарлатан горланил с деревянного помоста, размахивая банкой с порошком от глистов. Рядом, пританцовывая, играла на скрипке его дочь. Девушка вся дрожала, кожа у нее посинела от холода. «Вот и у Лены такой же нездоровый вид, – подумал Караваджо. – Выходит, это я позволил ей торчать на этой площади, продавая овощи, только ради того, чтобы она обрела подходящий для усопшей Пресвятой Девы вид?» Шарлатан заорал громче, перекрывая сварливые голоса соседних торговок: «Кому волшебную редьку – чудесное средство от зубной боли?»

Караваджо пошел на этот пронзительный голос – там, за углом, стояла его любимая, прижимая руку ко лбу. Он издалека понял, что она вот-вот потеряет сознание. Три женщины в платках с замотанными лицами осыпали ее проклятиями. Одна из них изо всех сил ударила Лену в живот. Караваджо подбежал к ним и приложил обидчицу по спине.

– А, и ты здесь, мазила! – она обернулась к нему. – Мой Рануччо прикончит тебя вместе с твоей потаскухой.

Беспомощная ярость охватила его. Он принялся швырять в них луковицы из корзинки Лены, они летели точно в цель, и тетки бросились прочь, визжа и ругаясь. Лена покачнулась, закрыла глаза и опустилась на мостовую возле корзины.

Он присел на корточки рядом.

– Идем отсюда. Такая работа тебя доконает, Лена, – он вспомнил о той счастливой минуте, когда смеялся с Меникой, и решил рассказать Лене о том, что задумал. – Amore [11], я хочу, чтобы мы.

– Они напали на меня не из-за того, что я тут лук продаю, Микеле, – ее лицо приобрело землистый оттенок, а руки побелели.

Он коснулся рукой ее живота. В ее положении удар этой Томассони мог быть опасен. Караваджо смотрел на нее влажными, полными отчаяния глазами. В ответ она только нахмурилась – и застонала.