Юрий Сушко - Альберт Эйнштейн. Во времени и пространстве

Знаете, друзья, я как-то давным-давно, лет пятнадцать назад, получил телеграмму от нью-йоркского раввина Герберта Гольдштейна с таким же вопросом: «Верите ли вы в Бога?» Там еще была смешная приписка: «Оплаченный ответ – 50 слов». Как сейчас помню, слов мне понадобилось вдвое меньше: « Ребе, я верю в Бога Спинозы, который проявляет себя в закономерной гармонии бытия, но вовсе не в Бога, который хлопочет о судьбах и делах людей ». Мои взгляды, поверьте, ничуть не изменились.

Наука может создаваться только теми, кого обуревает жадное стремление к истине. Однако именно религия является источником этого чувства. Наука без религии хрома, а религия без науки слепа…

Внимавшему монологу Эйнштейна скульптору особенно пришлась по душе последняя фраза ученого. Инцидент был исчерпан. После этой встречи, вспоминал Коненков, нас на долгие годы связали теплые дружеские отношения.

Зоркий глаз и верная рука мастера Коненкова точно поймали основные черты облика гениального ученого. Дело было даже не во внешнем сходстве. «В портрете Альберта Эйнштейна удивительным образом смешались черты вдохновенной мудрости и наивного, чуть ли не детского простодушия, – отмечал тонкий критик Каменский. – Этот портрет в самом высоком смысле слова светоносен – искрятся широко раскрытые, думающие глаза, над которыми взлетели ломкие, тонкие брови; ласковостью солнечного полдня веет от теплой милой улыбки и даже небрежно разметавшиеся волосы над огромным, морщинистым лбом – будто лучи, несущие потоки радостного света. Живое, безостановочное движение великой мысли и доверчиво-вопрошающее изумление перед раскрывающимися тайнами гармонии бытия запечатлелись на этом потрясающем своей проникновенной выразительностью лице, таком добром, мягком, простом и в то же время озаренном силой и красотой пророческого ясновидения…»

Осиротевший вдовец (Эльза умерла в конце 36-го года), Эйнштейн остался на попечении трех женщин, его верных ангелов-храпнительниц: сестры Майи, падчерицы Марго и, конечно же, Элен Дюкас.

Альберту Эйнштейну стоило немалых трудов уговорить Майю все же перебраться к нему в Америку. Она опасалась стать обузой для брата. А с другой стороны, самолюбие не позволяло пребывать в качестве неизбежного приложения к знаменитому Эйнштейну. Но напрасно. Альберт ценил ее интеллект, аналитический склад ума, гордился ее докторской диссертацией по проблемам романской филологии, и нередко именно младшей сестре, прекрасной слушательнице, он первой излагал свои новые идеи.

Марго… Он говорил о ней: «Я люблю ее так сильно, как будто она – моя родная дочь, может, даже сильнее». Что касается, мисс Дюкас, то стоит ли далее множить заслуженные комплименты?..

Благодаря стараниям женщин, которые его окружали заботой и чутким вниманием, Эйнштейн с уходом Эльзы не впал в уныние, и уже в декабре сообщал давнему другу и коллеге Максу Борну: « Я здесь прекрасно устроился, зимую, как медведь в берлоге, и, судя по опыту моей пестрой жизни, такой уклад мне больше всего подходит. Моя нелюдимость еще усилилась со смертью жены, которая была привязана к человеческому сообществу сильнее, чем я ».

И как бы подводя итог своему солидному супружескому опыту, иронизировал: «… жить долгие годы не только в мире, но в подлинном согласии с женщиной – эту задачу я дважды пытался решить и оба раза с позором провалил ».

В зрелом возрасте у него сложился более-менее устойчивый и щадящий распорядок дня. Около девяти спускался к завтраку, затем читал свежую прессу. В половине одиннадцатого неспешным шагом отправлялся в институт, где работал, как правило, до часа дня. После домашнего обеда обычно отдыхал. Далее следовало традиционное чаепитие, снова работа, почта или прием посетителей. Ужинал около семи. Затем в зависимости от состояния души и здоровья работал или слушал радио. Телевизор в доме отсутствовал. Общался с гостями. Иногда посещал кинотеатр, по-прежнему оставаясь поклонником картин Чаплина. Между одиннадцатью и полуночью ложился спать. По воскресеньям изредка совершал автомобильные прогулки с друзьями. Но с появлением Марго…

Неожиданно приехав на Мерсер-стрит, Маргарита остановилась на пороге кабинета:

– О, простите. Я, кажется, помешала…

– Вы?! Да это невозможно! – Эйнштейн учтиво встал из-за стола, целомудренно поцеловал даме руку и поспешил представить своему гостю. – Это – журналист из Колорадо, дорогая. Присядьте, пожалуйста, мы уже заканчиваем нашу беседу… Итак, вы спросили меня: «Какой самый главный вопрос может задать ученый?» Верно?