Дмитрий Балашов - Дмитрий Донской. Битва за Святую Русь - трилогия

Во Владимире творится свое действо. Собираются священники всех владимирских церквей, с пением служат перед иконою канон Богородице. Икону бережно вынимают из киота. Ее понесут на руках, сменяясь, передавая образ друг другу. Икону провожает из града Владимира в самый праздник Успения весь город. Мужи и жены, иные с грудными младенцами на руках, отроковицы и вьюноши, кто еще не выступил с полками к московскому рубежу, молясь и плача идут вослед шествию многие версты, и звучит согласное пение, и люди падают на колени, целуя образ, прежде чем воротиться домой.

Под Москвой шествие встречают новые, множайшие толпы. Встречает митрополит с причтом, с крестами, в золоте риз, епископы и архимандриты, игумены, иереи всех степеней, монахи пригородных обителей и безбрежное море посадских, поверивших в защиту Пречистой и теперь, теснясь, рвущихся к иконе. Иноки и инокини перемешиваются с лабазниками и ремесленным людом, старцы, нищие, убогие, иные без ног, почти ползком вылезшие встречь, слепцы со своими поводырями — и эти хоть прикоснуться, хоть поцеловать край дорогой доски… Малые отроки шныряют под ногами, тоже пробираются вперед, с глазами, расширенными от восторга. При виде несомой иконы московляне рядами падают на колени, молятся, не сдерживая слез, и поют, поют…

Киприан подымается на самодельный амвон, выстроенный час назад посреди поля. Он едва ли не впервые служит не в храме, говорит не с прихожанами или князем, а со всем народом московским. В этот час он даже забывает о себе, о своем всегдашнем хотении земной славы:

— О всесвятая владычице Богородице! Избави нас от нахождения безбожных агарян, хвалящихся достояние твое разорити!

Защити князя и люди твоя от всякого зла, заступи град сей и иные грады и страну, в них же прославляется имя Сына Твоего и Бога нашего!

Избави нас от нахождения иноплеменник, от поганых пленения, от огня и меча их и от напрасного убиения!

Избави от обдержащая нас скорби, и от печали, и от настоящего гнева!

Беды и нужа премени, от всех сих предлежащих нам искушений пришествием своим к нам и благоприятными молитвами к Сыну своему и Богу нашему свободи!

О пресвятая госпоже, владычице Богородице, умилосердися на нищиа и убогыя и скорбящия люди твоя, на тя, бо, надеющеся, не погибнем, но избудем тобою от враг наших!

Не предай же нас, заступнице наша и надежда ненавидящим нас, но советы их раззори и козни их разруши, и во время скорби сия, нашедшая на нас, буди нам теплая заступница и скорая помощница и предстательница, да избывше от всех злых, находящих на нас, благодарив ти возопием: "Радуйся, заступнице християном и покрове граду нашему!"

И тысячеусто повторяет площадь окрест:

— Радуйся!

Икону приносят наконец в соборную церковь Успения и помещают на правой стороне ("где она стоит и до сих пор", — прибавляет летописец). Город молится, город ждет чуда.

Ночью Софья посовывается к мужу, трется щекою о рукав его сорочки, спрашивает, наконец, тихонько:

— Ты веришь?

— Во что? — не понимая со сна, вопрошает Василий.

— В избавление!

— Верю. Верую! — твердо отвечает он, просыпаясь совсем. — Все иное, что мог я содеять как князь, уже сделано!

Ему в сей час открывается суровая истина восточного православного христианства, мудрость, ведомая любому крестьянину во время ежегодной страды: человек должен приложить к деянию все, и последние, силы, досуха выжать себя, и тогда — но только тогда! — ему и поможет Господь.

И Софья молится, впервые, кажется, сердцем уверовав в спасительную силу православных молитв. Молится, потом, прижимаясь к Василию, пряча лицо у него на груди, говорит тихонько:

— Я, кажется, вновь понесла. И опять, по приметам, знахарки говорят, тяжела мальчиком!

Он медлит. Погружает пальцы в ее разметанные волосы. "Родная моя!" — думает он со сладким восторгом и уже не говорит, что ей надобно уезжать в Кострому. Выстанем, спасемся вместе!

Позднее доходит слух, подтвержденный, еще через сутки, скорым гонцом, что в тот же день, двадцать шестого августа, в день Сретения иконы на Москве, Тамерлан повернул свои рати и ушел на юг, так и не тронувши ни Рязанского княжества, ни Москвы.

В преданиях существует легенда, что ему явился в виденьи чуть ли не сам святой Сергий, что Тимура постиг мгновенный ужас, воспретивший ему двигаться дальше к северу… Мы не знаем.

Можно напомнить и иное: кончался август. Орда была еще далеко не одолена. От Ельца до Москвы путь не близок. Сохранившиеся части Тохтамышевых войск отступили в Крым и на Северный Кавказ. Появись во главе их дельный полководец, вроде того же Идигу, и Тимур, отрезанный от своих баз, попал бы в очень затруднительное положение. Рисковать новою войною не стоило.