Неужли не устоим? Это вот пришло, явилось на Руси. После многих и хитрых уверток Калиты, после мудрого правленья Симеонова, после изворотливо-упорной деятельности Алексия, и даже литовские и тверские погромы уже не смогли, не сумели пригнуть нарастающую волю страны.
Собиралась Дума. Большая. И тут вот погодилось то, против чего многие поварчивали на Москве: принимал, и широко принимал, не обинуясь, князь Дмитрий послужильцев из разных земель. И нынче Москва побогатела, обросла оружным народом и мощью. Со своими дружинами, закаленными в боях с орденскими рыцарями и венгерскою непобедимою конницей, явились на Москву князь Дмитрий Боброк, а в самое недавнее время Андрей и Дмитрий Ольгердовичи. С царевичем Черкизом пришла на Русь испытанная в степных битвах татарская комонная рать, и ее готовился ныне вести в бой сын героя, Андрей Иванович Серкиз. Князья Фоминские, Всеволожи, иные многие, теряя княжеское, но приобретая московское боярское достоинство, — все они пользовались милостью Дмитрия, его безобманным гостеприимством, его хлебосольным навыча-ем, все получали земли и волости — и того и другого пока еще было много в лесной владимирской стороне, — и все усиливали собою растущую силу Москвы.
Собиралась Дума, и едва ли не впервые притихли днесь вековые споры старых и новых родов, Акинфичей с Вельяминовыми, Волуевых с Кобылиными.
Окольничий Тимофей Васильич, положивший обе руки на резное, рыбьего зуба, навершие дорогой трости, смотрел прямо, сурово и строго, не вприщур, как прежде. Прятал за всегдашнею улыбкою нежелание свое влезать в которы боярские. Племянника Ивана пото и не защитил от казни, сам так считал и каял про себя. Но тут и старая обида, и горечь отошли посторонь. Ему, окольничему, поручались распоряд и снабжение огромного войска — должность и дело паче прочих! Честь рода Вельяминовых тем была как бы и вновь спасена. Микула Васильич сидел рядом с дядьями — Юрий Васильич Грунка тоже был тут — и младшим братом Полиевктом, взглядывал сурово. Решением Думы ему вручалось, и безо спору на этот раз, началование коломенскою ратью, лучшею во всем Московском княжестве… И тем также снималась у него с души тяжкая и трудная обида судьбою казненного Ивана Вельяминова.
На почетном месте в Думе сидел нынче Иван Родионович Квашня. Ушли в седую тьму времени, к началу века, пролитая кровь Акинфа Великого и старинное нелюбие, окружавшее с тех пор в Думе княжеской покойного Родиона. Сын Клавдии Акинфичны стал рослым, широким молодцем. Бело-румяное, в каштановой бороде, лицо боярина странным побытом совместило ту и другую породы — сухощаво-стройных карпатских Несторовичей и широко-мясистых Акинфичей. За ним стоял кованый полк из внуков тех еще воинов, что привел когда-то на Москву ко князю Даниле старик Нестор. В дедовых и прадедних бронях, с оружием, добытым в многочисленных боях с Литвою и Ордой, готовились они ныне выступить на защиту своей новой родины, ставшей уже, за три-то поколения, почитай, отчиною и дединою для каждого из них.
Волынские, Воронцовы, Азатые, Фоминские, Всеволожи, Белозерские князья занимали скамьи каждый по роду и месту в Думе государевой, Окатьевичи и Кочевины были тут же. На почетных местах — Бяконтовы, братья и племянники покойного митрополита, не показавшие себя в боях, но славные книгочеи, навычные к посольскому делу и делам правления; Акинфичи, всем родом, во главе с успешливым нынешним главою своим, боярином Федором Свиблом, дядья Федора — Владимир, Роман, Михаил Иванычи и братья Свибла — Иван Хромой, Александр Остей, Иван Бутурля, Андрей Слизень, Михаил. Почти все — родоначальники великих родов, участники и творцы грядущей истории московской. А с ними — потомок Морхини, Григорий Пушка (давший начало Пушкиным) и Владимир Холопшце с сыном Григорием, прославившим себя в битве на Дону, и Давид Казарин.
Иван Мороз осанисто уселся на видное место, с братом Василием Тушею, с сынами Михайлой, Федором и Львом. Все трое выйдут на Куликово поле. Люди, которые решали тут судьбы страны, не только посылали других на ратное поле, сами шли в бой, и знали, и ведали, что не один из них падет в сече, и, зная это, ведая, торопили битву.
Зерновы: Иван Дмитрии Красный, Константин Шея и Дмитрий Дмитрии — три сына знаменитого костромского боярина, уселись рядом с Морозовыми. Иван привел сыновей: Федора Сабура, Данилу и Ивана Годуна, прародителя Годуновых. Славный, хоть и трагически проигравший двести лет спустя борьбу за престол род костромских вотчинников, крепче многих других сохранявший в веках родовую спайку и взаимопомощь родовичей, что и помогло им в Смутные годы, наступившие после смерти безумного Иоанна IV, досягнуть до вышней власти в стране.
Читать дальше