Павел Маленёв: Пацаны выходят из бараков

В этих пойменных лугах, поросших дубками и орешником, бывало и неспокойно. Особенно в дни получек. Идёт человек со стройки, рядом — ни души. Вдруг из кустов — человек с ножом! Не раз бывало. Одно время тут по деревням даже такой слух ходил, что какая–то 80-летняя старуха, божий одуванчик, будто бывшая «зэковка» со стажем — с виду ничего такого не подумаешь — совершала грабежи с длинным кухонным ножом.

Слухи — слухами, а нас с мамой там тоже пытались ограбить. У мамы сумка наперевес на плече лежала с ценной буханкой хлеба, где и деньги были. Вдоль речки Воложки шли. Какой–то здоровенный парень уже и ручищу на мамину сумку положил, а у меня сердце в пятки ушло. На наше счастье впереди какой–то деревенский пастух со стадом оказался и мама громко закричала:

— Помогите! Грабят!

До пастуха было далековато, вряд ли он услышал мамин крик, но грабитель всё же испугался и вильнул в орешник, подальше от тропы. А мы с мамой побежали вперед, где паслись коровы.

И я всегда вспоминал этот случай, когда смотрел в то время кино «Свинарка и пастух» и сюжет доходил до сцены с коровами. А ещё мы смотрели «Девушка спешит на свидание».

Если в киноленте писали, что «Детям до 16 лет смотреть не разрешается!», то мы приставали к взрослым зрителям, чтобы нас провели на сеанс:

— Дядь, возьми меня за сына!

Тогда же шли кинокартины «Неуловимый Ян», «Поединок», «Ленин в Октябре», «Человек с ружьём», «Бесприданница», «Белеет парус одинокий».

Конечно, у нас свободного времени было больше, чем у взрослых, поэтому мы и видели больше, и успевали везде. Но если, например, проходили Всесоюзные мотогонки в честь памяти знаменитого лётчика Валерия Чкалова, родившегося в Василёве, ныне Чкаловске, по «большой дороге» Горький — Чкаловск на мотоциклах со снятыми колясками, то смотреть их выходил весь «ГорьковГЭСстрой». В такой глуши и вдруг — Всесоюзные соревнования! У нас дух захватывало, когда колясочники, помогая своим водителям проходить повороты, прыгали по раме со стороны на сторону!

Тогда по этой дороге ездили, кроме конных повозок, в основном редкие полуторки, иногда даже газогенераторные автомобили. Остановится, бывало, такой водитель и скажет:

— А ну–ка, пацаны, насобирайте–ка мне чурочек покороче!

И мы с охотой выполняли такие просьбы, благо, что чурок на стройке валялось множество.

Водитель бросал чурки в печку генератора, установленного сбоку, ближе к кузову на подножке, сажал нас в кузов полуторки. Печка разгоралась — мотор заводился, и мы ехали километра два–три.

Сейчас, спустя десятки лет, когда я приезжаю в Заволжье, то почти всегда захожу на кладбище. Это трудно объяснить — почему. Тут я как бы возвращаюсь в те самые бараки на «ГорьковГЭСстрое», из которых вышли я и мои ровесники, многие из которых — увы, о, Постум! — уже почили и лежат здесь. «Упокой, Господи, души усопших раб Твоих…» Имена на памятниках возвращают меня туда. Тут лежат люди, либо известные мне по военным наградам, по производственным рапортам тех лет, либо знакомые моих родителей, либо те, с кем вместе учился или у кого учился в школах — дневных и вечерней, либо знакомые моих знакомых, либо, наконец, те, кого я знал, когда уже работал в Заволжье или Городце, и даже бывшие мои товарищи, и даже первая моя любовь… Вот и получается, что знаешь чуть ли не всех, что тут у меня «своих» даже больше, чем осталось в Заволжье в настоящее время.

Иду вдоль могилок и вспоминаю: с этим и с этим, жившим в землянке у Волги, ездили уже в сентябре–октябре на теплую речку в ГоГРЭс на поезде, который таскал паровоз. Там, где на пересечении железнодорожной дороги с десятком узкоколейных линий, по которым возили торф, поезд резко замедлял ход, мы выпрыгивали из вагона, купались в приятной воде теплоэлектростанции, а потом, съёжившись от холода, ждали встречного поезда, чтобы снова на пересечении вскочить на подножку.

А вот с этими ребятами мы забирались на глухой и высокий каменный забор, каким был обнесён дом начальника «ГорьковГЭСстроя» Дмитрия Юринова. С верха забора мы кидали шишки медведю, которого Юринов держал на цепи в своём дворе до тех пор, пока медведь не задрал какого–то пьяного, перелезшего через забор…

С этим товарищем ходили в радиокружок к Ушакову, а с этим — в изостудию к члену Союза художников СССР Либерову…

Вот и этого не забуду. Он обирал весь второй класс, где учился с нами. Толстый, дебелый, сильный. Одному он говорил: «Давай двадцать копеек, а то учительнице скажу, что ты ругнулся». Другого стращал: «Если не купишь мне пять пончиков — скажу, что ты училку обозвал!»