Александр Коновалов - Небо зовёт

— Не думал я, что начальник училища поверит тебе и отпустит на целых два дня. Как это тебе удалось его уговорить?

— А я и не уговаривал. Изложил ему свою просьбу, он выслушал, а потом позвонил вам, вот и всё.

— Ты вот что, Трохалёв, раз начальник училища поверил и отпустил тебя, не подведи его, а то попадёшь в немилость и тогда считай тебе хана. Не любит он болтунов и разгильдяев, а за тобой уже водятся грешки, — не преминул старшина напомнить мне об инциденте месячной давности.

Попрощавшись со старшиной, побежал в казарму. Сергей знал о моих хлопотах и, видя моё сияющее лицо, спросил:

— Ну что, отпустил?

— Да, сейчас приведу себя в порядок и поеду, правда, ещё не знаю, на каком транспорте. Может, пешком придётся идти, ведь она завтра в Ленинград уезжает. Как ты думаешь, за ночь дойду?

— Если не будет попутного транспорта, до утра дойдёшь, а если подбросят на машине, приедешь раньше.

— Ты вот что, Серёжа, если хочешь помочь мне, иди погладь парадную форму, а я за это время соберу всё необходимое.

Друг побежал в бытовую комнату, где были утюги и гладильные столы. Через полчаса я уже был при параде и с единственным значком парашютиста, который получил после третьего прыжка. Сергей вызвался проводить меня до шоссе, связывающее Олсуфьево с Брянском. Поезд в направление областного центра шёл только в десять часов утра, а мне к утру надо было быть там. Постояв немного возле обочины, друг, пожелав мне удачи, вернулся в расположение училища, а я пошёл в одиночестве в надежде, что кто–нибудь меня подберёт. За час ходьбы мимо меня проехали две машины, крытые брезентом, но «мой голос» проигнорировали. Отшагал километров десять, и тут одна попутка всё же остановилась. Я спросил шофёра, может ли взять до Брянска, на что он мне ответил:

— Садись, немного подброшу. Я еду в район — это километров десять, но хоть немного передохнёшь.

Я и этому был очень рад. Усевшись рядом с водителем в кабине, расслабился и стал рассматривать мелькавшие за окном необозримые поля, леса и перелески. Шофер оказался словоохотливым парнем и пока ехали, всю дорогу говорил о своём совхозе. О том, что людям стало лучше жить, что в этом году ожидается хороший урожай зерновых, и что у них в селе самые красивые и певучие девушки, а под конец спросил:

— Ты, так налегке, на побывку что ли?

— Да, на побывку.

— Так давай завернём ко мне, речка у нас хорошая, на рыбалку сходим, девушка у нас по соседству умница, красавица, познакомишься, может и останешься. Нам такие молодые, здоровые парни во как нужны.

— Мне ещё больше года учиться, а когда выучусь, буду на самолётах летать.

— На лётчика, что ль, учишься?

— Нет, на штурмана. Ну, это тоже лётчик, только пилот управляет машиной, а штурман определяет ему маршрут.

— Жалко, раз в небо подался, в совхоз тебя не затащишь. Я сейчас сворачиваю, а ты лови попутную.

Он остановил машину. Я поблагодарил водителя и снова очутился один на большой дороге. Вечерело. Выбора у меня не было, и я, гонимый страстным желанием скорой встречи с любимой, опять зашагал по тракту. В душе я всё–таки надеялся на попутный транспорт, но настраивал себя на то, что оставшиеся тридцать километров часов за пять–шесть преодолею. Успокоив себя, стал любоваться природой, которая именно сегодня и именно сейчас всю свою красоту выплеснула на меня — одинокого, но самого счастливого путника. Дорога, обсаженная по обе стороны деревьями и кустами, проходила как будто через зелёный, утопающий в цветах, тоннель. Стоял дурманящий цветочный аромат. Цвели сирень, акация, черешня, алыча и ещё какие–то неизвестные мне кусты. После трудового дня и солнце уходило на покой, освещая всю округу своим волшебным, чарующим желтоватым светом. Не знал я тогда, что любуюсь красотами родного края, фейерверком лучей заходящего солнца, прелестью вечерней зари, последней мирной весны.

Однако природа жила по своим законам. В траве ещё продолжали стрекотать кузнечики, ночные птицы, перекликаясь, вылетали на охоту, мелкие лесные и полевые грызуны тоже принялись выискивать в зарослях пригодную для еды добычу. Никто не думал, что через несколько месяцев вся эта красота будет пылать в огне, и чужой кованный сапог будет топтать эту священную землю.

… В тот прекрасный майский вечер, шагая по дороге к дому любимой, первой в жизни девушки, которую полюбил всем своим пылким юношеским сердцем, думал, как встретит она меня, как примут её родители и как я должен вести себя в этой непростой ситуации. Так, в раздумьях, прошагал ещё около часа. Несколько машин прошло мне навстречу, а в нужном направлении прошла лишь одна легковая «эмка», видно, с каким–то чиновником, но на мою поднятую руку не отреагировала никак. А я, раздосадованный, продолжал идти. Усталости не чувствовал. Лёгкая вечерняя прохлада бодрила и придавала сил двигаться быстрее. Около полуночи послышалось урчание двигателя, и свет фар осветил дорогу. Я остановился и без всякой надежды на успех поднял руку. Поравнявшись со мной, машина неожиданно остановилась. Из кабины высунулся молодой парень с Есенинской шевелюрой и, сверкая обезоруживающей белозубой улыбкой, спросил: