Сильвио Пеллико - Пеллико С. Мои темницы. Штильгебауер Э. Пурпур. Ситон-Мерримен Г. В бархатных когтях

— В семь часов, — сказала она, — хорошо, я пойду и распоряжусь.

До обеда она успела побывать у смертного одра и помолиться в соседней маленькой церкви об упокоении его души. На террасу она потом не выходила, и Саррионы до самого вечера не видали ее.

За обедом старик Саррион был необыкновенно весел, и Хуанита быстро вошла в его настроение. Он говорил о Сарагосе, как будто она была через дорогу, и мечтал, как он будет ходить по городским улицам, пока не наступит жара, от которой равнина Арагонии делается совершенно необитаемой.

— А вот Марко — другое дело, — говорил он, — Марко должен оберегать долину и не может уехать отсюда даже на несколько дней.

Когда настало время отъезда, Хуанита собственноручно закутала старика в меховой воротник и застегнула пуговицы его пальто. Несмотря на свои шестьдесят лет, граф никогда не ездил в закрытом экипаже.

Стояла темная, безлунная ночь.

— Тем лучше, — заметил Марко, — если лошади не будут ничего видеть, они не будут и бояться.

Сидя на передней скамейке открытого экипажа, Марко проводил своего отца вниз до того места, где когда-то был подъемный мост.

Хуанита осталась в дверях, резко выделяясь на фоне освещенной комнаты. Она долго махала отъезжающему рукой.

У подъемного моста Марко простился с отцом. На этом месте они расставались, по крайней мере, сотню раз. Из Памплоны до Сарагосы был только один поезд, и оба они не раз ездили с ним. Но на этот раз прощание носило какой-то особый характер, и они даже не сказали друг другу тех обычных при прощании слов, которые от долгого употребления потеряли свой первоначальный смысл.

Саррион взял вожжи, выглянул из мехового воротника, в который закутала его Хуанита, и, кивнув сыну головой, исчез в ночной темноте.

Марко медленно пошел назад. Когда он вернулся домой, все огни были потушены. Слуги ушли спать. Был уже одиннадцатый час. Только в его кабинете, окно которого так и осталось незакрытым, горела лампа. Он погасил ее и, взяв свечу, пошел наверх в свою комнату. Но он не остался в ней, а вышел на террасу, которая шла вокруг всего дома.

Через несколько минут экипаж его отца должен был въехать на мост с тем глухим грохотом, который показался Эвазио Мону пушечными выстрелами.

Поднялся ветерок, и свеча, которую Марко поставил на столик возле окна, стала оплывать. Он задул ее и снова вышел на темную террасу. Он знал, что кресло стояло около самого окна, сел в него и стал прислушиваться в ночной тиши, дожидаясь, пока загремит на мосту экипаж.

Вдруг послышался стук раскрываемого окна, и Перро, лежавший у его ног, поднял вдруг морду и стал нюхать воздух.

В противоположной стороне дома по террасе пробежала широкая полоса света. Это вышла Хуанита, которой тоже захотелось послушать, как застучат по мосту колеса экипажа.

Марко наклонился и стал ласкать Перро, который догадался, что нужно лежать смирно. Хуанита подошла к решетке и, постояв немного, вернулась к окну, закрыв собою полосу света.

Несколько секунд оба ждали в полном безмолвии.

Внизу тихо рычала река, и вдруг сквозь ее шум донесся гулкий грохот моста. Саррион был уже на той стороне.

Хуанита вошла в комнату и погасила свою лампу. Ночь была теплая, и от сосен шел сильный хвойный запах, какой у них бывает только весной. Сильно пахли и кусты терновника. Временами доносился откуда-то запах фиалок.

Вдруг Перро беспокойно зашевелился и вопросительно посмотрел в лицо хозяина. Марко инстинктивно обернулся. Сзади него стояла Хуанита.

— Марко, — спокойно сказала она, — ты помнишь, это было давно, давно, еще в монастыре в Памплоне, когда я была еще ребенком… Ты тогда дал одно обещание. Ты обещал никогда не вмешиваться в мою жизнь.

— Да, помню…

— Я пришла…

Хуанита вдруг смолкла и, сложив руки на груди, вышла вперед и повернулась к нему лицом.

— Я пришла, — начала она опять, — чтобы освободить тебя от этого обещания. Не потому, что ты плохо соблюдал его, нет…

Она вдруг оборвала свою речь и весело рассмеялась.

— Я просто не хочу этого сама.

Ее глаза, привыкнув к темноте, впились в его лицо. Простояв секунду перед Марко, она вернулась к месту, где он обнаружил ее присутствие в начале их разговора.

— Кроме того, ты дал еще другое обещание, Марко. Ты сказал, что мы женимся только для виду, как бы для шутки.

— Да, помню, — немедленно ответил Марко, не оборачиваясь к ней.

Вдруг он вздрогнул и замер в своем кресле: она положила ему на голову свои руки и тихо-тихо погладила его волосы, словно птичка коснулась их крылом. Потом ее пальчики спустились ему на лоб и нежно, но крепко закрыли ему глаза. То была напрасная предосторожность во мраке ночи. Она низко наклонилась к нему через кресло, и ее волосы, темные, как ночь, словно занавес, упали ему на лицо.