Анн Бренон - Нераскаявшаяся

Миновала Пасха. Гильельма, как и положено, вынуждена была показаться на мессе, в огромном соборе Богоматери дю Меркадаль в своем красном, праздничном платье. Сделать постную мину перед старым священником и архиереями, приветствовать консулов города, соседей, родственников, знакомых. Поучаствовать в игре в исповедь, встать в очередь за купцами и торговцами, пробормотать paternoster по–латыни. Потом проглотить облатку в той же очереди, среди тех же купцов и торговцев. Не без улыбки сотворить крестное знамение, и думать при этом о мухах, ушах, лбах и бородах. Выслушать, как метают громы и молнии доминиканские проповедники, вещая о святом гневе Божием. Выйти наружу вместе с процессией богомольцев, держась за прямую и холодную, словно неживую руку мужа, следом за поджавшей губы свекровью. Сделать вид, что кланяешься расшитому балдахину, шелковым хоругвям, многочисленным чудесным реликвиям — старым костям, хранящимся в раках. Постараться освятить себя брызгами святой воды, курениями из кадильниц, не забывать возводить глаза к небу, а самой со сжимающимся сердцем смотреть на далекий горизонт, на горы. На бледный и прозрачный Монсегюр. Пасха миновала.

Во время великой пасхальной мессы Гильельма не могла отогнать от себя мысль о маленькой церкви в Монтайю.

О пчелах, что гудят у кладбищенских лип возле Святой Марии во Плоти, под чудесной скалой. Прекрасный ангел Божий, прекрасная дама, которая любит и благословляет животных, которая никогда не знала ужасающей тяжести плоти. Она, прекрасная дама, тоже знает, что когда липы начнут распространять по округе свой опьяняющий аромат, Гильельма будет уже далеко отсюда, она ступит на свой путь.

Все это время она трудилась, не покладая рук. Гильельма просто делала свою обычную работу, но ее мысли витали где–то далеко. Весна во всей своей красе царствовала в городе, солнце нагревало крыши, а ливни приносили одуряющие ароматы. И каким ударом стали для нее ужасные новости, которые однажды, в четверг, она услыхала на рынке. О неурожаях зерна. О голоде в горах. А ведь здесь, в садах уже взошли новые ростки, и куры в курятниках начали нестись.

На следующий день после Пасхи пришел из Монтайю ее отец, Раймонд Маури. Он явился ближе к полудню, с озабоченным и изможденным лицом. Толстая Эрмессенда, ворча, выменяла у него красивую шерстяную ткань за маленькую котомку муки, корзину старой репы и несколько мер гороха. Пока Гильельма неспешным шагом провожала отца до городских ворот реки Эн, согбенный под своей ношей, он тихо говорил ей, что таких ужасных времен еще не видывал, и чтобы она благодарила небо и своего отца за то, что теперь не голодает, и у нее есть крыша над головой. И что голод — это еще не худшее зло, пришедшее к ним. Они ждут еще большего зла, еще большей опасности. Монсеньор Жоффре д’Абли, инквизитор Каркассона, как этого и боялись, обратил свой хищный взор на Сабартес и этой весной устроил там первый, очень действенный розыск. Отец и дочь на минуту остановились у стены, позолоченной и уже нагретой лучами весеннего солнца. Как представить себе, что когда минет радостное оживление, вызванное праздником Пасхи, в горы опять вползет этот мертвящий ужас? Может быть, кто–нибудь из Разес сболтнул что–то о жителях Монтайю? И в Монтайю тоже появятся доносчики и предатели?

Троих людей вызвали в Каркассон, чтобы они предстали перед инквизитором. Конечно же, это были трое добрых верующих. Они не посмели скрыться. Сейчас они как раз в пути — в тюрьму королевского сенешаля и папской Инквизиции.

Раймонд Маури поцеловал свою дочь в лоб и вздохнул:

— А кто будет следующим? Доносчики могут быть везде, даже в тех семьях, которые уверены в своей безопасности. К тому же, кто знает, что могут сказать или даже выдумать эти несчастные во время допросов? Подумай о своем отце и матери, доченька. В Монтайю мы все страдаем от голода и страха, но к голоду мы привычны, и всегда надеемся на помощь. Даже здесь мы не постеснялись искать ее, несмотря на то, что твоя свекровь так скупа. Нет, настоящая смертельная опасность, нависшая над нашими головами, это Инквизиция. Но мы рады, что хоть ты пребываешь в мире, доченька. Если придет Несчастье, и инквизитор возьмется за нас, ни я, ни твоя мать никогда не упомянем о тебе… Мы достаточно сообразительны, чтобы давать показания, не рискуя ничем; мы будем говорить о тех, кого они не смогут достать: о мертвых или о тех, кто далеко отсюда.

Сердце Гильельмы сжалось, когда она смотрела, как ее сгорбленный под ношей отец ковыляет по дороге на Лавеланет. Она внезапно увидела, как он постарел. И ее вдруг испугала мысль, что, возможно, она последний раз видит своего отца перед тем, как расстаться с ним надолго, ведь ей неизвестно, куда ведут дороги, что ее ожидают. Увидит ли она его снова в этом мире? Не проклянет ли он ее? Ее отец, Раймонд Маури, ткач из Монтайю, удалялся от нее вдоль реки Тоуйре. Она было рванулась вслед за ним, хотела позвать его, но задушила в себе этот крик. Медленно поднимаясь обратно в город, она думала, что судьба всех, кого она любит, брошена на какие–то ужасные весы, которые держит в своих руках Монсеньор Жоффре д’Абли, один из предводителей Церкви волков. Хотя сам по себе инквизитор Каркассона не так уж и страшен, он всего лишь никчемная игрушка в когтях князя мира сего.