Анн Бренон - Нераскаявшаяся

Когда старший сын уже совсем собрался выйти из дому, чтобы вернуться к своей молодой жене Азалаис, в дом Маурсов, где он жил, отец поднял руку и громко провозгласил, чтобы слышала вся семья:

— Что касается меня, то я завтра тронусь в путь, несмотря на такие снега. Далеко я не пойду, всего лишь спущусь в долину. Я просто хочу пойти в Ларок д’Ольме навестить моего брата, Берната Маури. Осенью мы говорили с ним о том, о сем, и он кое–что мне предложил. Речь идет о тебе, Гильельма. Он уже нашел для тебя достойного мужа, а для меня — хорошего зятя…

Через пять дней Раймонд Маури возвратился, весьма довольный собой. Брат Бернат не подвел его.

— Это хороший муж, подходящий для тебя, Гильельма. Бертран Пикьер. Он зрелый мужчина и вдовец. Он еще молод, но уже живет в собственном доме… Он бондарь из Ларока, и выучился этой профессии у своего покойного отца. Это хорошая профессия, да и город процветает. Ежегодно там бывает по нескольку ярмарок, а каждый четверг — базары, освобожденные от всех налогов — такую привилегию дал городу маршал де Леви для лучшего привлечения покупателей. Консулы преданы интересам города. Он берет тебя бесприданницей, но ты будешь жить как богатая горожанка, доченька!

Но Гильельма молчала, и даже ни разу не улыбнулась. А жена Раймонда подозрительным тоном стала задавать вопрос за вопросом:

— Раймонд, Раймонд, а ты уверен, что эти люди стоят на дороге добра? Ты говорил с ними самими, с матерью или сыном?

Раймонд Маури дернул плечом. Обычно тихий и мирный, он внезапно потерял терпение:

— Ты думаешь, что сейчас самое время говорить о подобных вещах? Ты что, не видишь, что творится в Разес, в Лаурагэ, в Тулузэ? Проклятая Инквизиция! Да мы теперь рискуем, что она придёт за нами самими даже сюда, в Сабартес: ты же знаешь, что говорят о нашем сыне Пейре. Сегодня важно, очень важно укрыться, переждать бурю, найти хоть какое–нибудь убежище… А я, я мечтаю всего лиш дожить до весны и просто не помереть с голоду или не попасть в тюрьму. Вот уже хоть о Гильельме, если Бог так захочет, мне не придется думать до конца моих дней. — Потом он добавил более мягко, обращаясь к Азалаис. — И к тому же, это Пикьеры, понимаешь? Ты же знаешь Пикьеров из Тараскона — храброго Арнота и его жену Матьюду. Думаю, что Пикьеры из Ларок д’Ольме — это их родственники. Ну же, мать и дочь, утешьтесь! Назавтра мы все трое должны пойти к ректору Клергу, чтобы он поспешил объявить о венчании.

Малыш Жоан фыркнул от смеха. Он рывком дернул Гильельму за юбку, а потом запрыгал вокруг очага, напевая:

— N e son tres fraires, ne son tres fraires, an qu’una sór a maridar… Было трое братьев, которые не хотели, чтобы их сестра выходила замуж. А она вышла замуж, далеко отсюда. А она отдана злому человеку в чужую землю!

Все рассмеялись. Раймонд и Азалаис, ее отец и мать, и даже ее старший брат Гийом. Он сразу же заявил, что поспешит передать новость Раймонде, чтобы и она порадовалась. Но сама Гильельма стояла молча, так и не проронив ни слова.

Послезавтра, в самом начале ледяного месяца января 1306 года по деревне разнеслась весть, что госпожа Беатрис де Планиссоль не вернется больше в землю д’Айю. Она решила снова выйти замуж. Она порывала с этим маленьким миром высокогорья, с любезными соседями и друзьями, с призрачным светом, с красавцем священником и добрыми людьми, приходящими ночью, с подозрительными слухами, с большими и маленькими тайнами, с надвигающимися опасностями. Ее супруг был человеком ее ранга и положения, рыцарь Од де Лаглиз, сеньор Варильо, что расположен между Фуа и Памье. Она снова будет жить в замке.

Предвидя брак своих дочерей, Раймонд Маури заранее выткал два отреза красивой ткани из крашеной шерсти. Он заботливо и тщательно работал над тканью, чтобы она вышла нужного размера и рисунка. Поначалу Азалаис хотела подрезать и ушить для Гильельмы свадебное платье Раймонды, но сегодня она закончила шить из второго отреза ткани ее собственное свадебное платье. Красивое платье, длинное, простое, с открытым воротом и белой льняной сорочкой, стянутое у талии мягким поясом из тисненой кожи с бронзовой застежкой. Но вся красота этой одежды заключалась в прелести и теплоте ткани, которую отец попеременно с сыновьями ткал из коричневой, рыжей, почти белой и почти черной шерсти. А потом они выкрасили ее в настоящий красный цвет. Гильельма даже не пробовала сопротивляться, когда ее мать, серьёзно и вдумчиво, точными и уверенными жестами сметывала ткань при первой примерке.