Савва Дангулов - Государева почта + Заутреня в Рапалло

Нет, многодневный спор с Клемансо еще продолжался, и неизвестно было, как он закончится. Клемансо стоял насмерть, грозя встать из–за стола переговоров, если Франция не получит Эльзаса. А туг еще Ллойд Джордж собрался в Лондон, дав понять, что не в его слабых силах продолжать спор с ретивым французом. Осуществи Ллойд Джордж эту угрозу, Вильсон сшибся бы с французохМ лоб в лоб. Пришлось инспирировать письмо британскому премьеру за всеми мыслимыми и немыслимыми подписями, умоляя его остаться. Сейчас, правда, все это позади, но нетрудно представить, сколько крови стоило, чтобы все образовалось. На сердце полегчало, но зато к обычной головной боли прибавился этакий тик левого века, который становится совершенно неприличным, когда президент неожиданно оказывается в поле яркого света. Тень стала убежищем, едва укрылся в одной тени, надо перебегать в другую — хоть и не виноват, а такое впечатление, что вся вина на тебе.

А тут еще этот Буллит, чьим присяжным поверенным стал с некоторого времени полковник, о господи!

— Ну, что вы от меня хотите, полковник? — произнес президент, быстро перебегая из одного темного угла в другой. — Вашими бы устами мед пить, мой милый Хауз!.. Ну какой он «мой Буллит»? Никакой он не мой! Вы его придумали, вы и принимайте!.. Приняли, и не однажды? Сколько? Уже трижды приняли? Не знал я, что у вас так много времени! Не знал, не знал!.. Коли приняли трижды, может, примете и в четвертый раз? Простите, но у меня уже затревожилось это мое веко и сердце… защемило… Ну что мне с вами делать? Бог с ним, пусть идет! В какое время удобно? Пляшет веко, так пляшет!.. Что вы сказали? Буллит? Опять Буллит? Пусть идет хоть сейчас… Не может сейчас? Тогда пусть звонит моим секретарям… Куда ему явиться? Ну не в посольстве же мне его принимать? Разве вы не знаете моего правила? Все приватные встречи только в отеле…

И действительно у отеля тут преимущество: тихо, если и телефонный звонок, то за толстой стеной… Секретари вышколены, они ловят эти звонки на лету. «Президент? Ну, полноте, взгляните на часы, сударь! Да разве в это время бывает президент в отеле? Идет конференция… Конференция! Не обещаю, не обещаю, дорогой Смит!.. Попробуйте позвонить!.. Попробуйте… Минутку, мистер Смит! Что вы сказали, господин президент? Хотите говорить со Смитом? Так я просил его позвонить позже. Хотите говорить сейчас? Хэлло, хэл–ло!.. Мистер Смит, вам необыкновенно повезло: президент вернулся к себе и готов говорить с вами!.. Да, он только что вошел, вам повезло, мистер Смит, редкая удача!.. Соединяю, мистер Смит! Соединяю!..»

Нет, у отеля действительно преимущество: можно отсечь телефонные звонки и создать иллюзию полного покоя, какому позавидуют патриархальные Жиронда и Шербур. Можно открыть окно в сад, который вот–вот зацветет, или перенести разговор в сад под крышей. Можно, наконец, подпалить сухие поленья в камине и дать огню развоеваться. Если же, упаси господи, надо все–таки пройти в соседнюю комнату и прочесть шифровку из Вашингтона, можно раскрыть дверцу книжного шкафа и великодушно пригласить обозреть библиотеку, питающую президента на сон грядущий, которую усердные секретари приволокли из–за океана.

Но и в апартаментах отеля есть у президента комнаты с той или иной степенью приватности. Самая приватная комната с серебристыми обоями. Она невелика, но хороша по краскам и пропорциям. Вот, казалось бы, пропорции комнаты, что в них особенного и какое отношение они могут иметь к человеку, который случайно оказался здесь? Да–да, соотношение размеров одной стены и другой? Оказывается, человек это чувствует, подчас не очень осознавая, что причина особой прелести этой комнаты в ее складности. А если еще, как сейчас, хороши краски — серебряная парча с чуть лиловатым оттенком, — то комнате нет цены.

Столик пододвинут к окну и, кажется, повторяет пропорции комнаты. Крахмальная скатерть осторожно расцвечена бледно–желтыми узорами, чем–то схожими с водяными знаками на новенькой стофранковой бумажке.

Кофейный сервиз густо–синего фарфора хорошо смотрится на белой скатерти, как приятно контрастирует он и с лиловатым серебром обоев.

Даже легкая испарина, что обволокла стенки кофейника, не изменила чистоты сини — вот такой глубины синева может быть только у фарфора.

— Погодите, Буллит, сколько вам лет? — в грубоватой прямоте президента есть некая душевность. — Что вы зарделись, будто невеста на выданье?.. Я спрашиваю: сколько лет вам? Так это же неприлично мало!.. Ничего не скажешь, успел!.. Я в ваши годы?.. Куда мне до вас!.. Куда!..