Вольдемар Балязин: За полвека до Бородина

28 ноября в Вильно ворвалась конница Орлова — Денисова, а на следующий день туда приехал Кутузов. Только переночевав, сообщал он жене: «Я вчерась писал к Государю репорт на поле верст за двадцать от Вильны и не мог на морозе тебе написать ни строчки. Я прошлую ночь не мог почти спать от удивления в той же спальне, с теми же мебелями, которые были, как я отсюда выехал, и комнаты были вытоплены для Бонапарте, но он не смел остановиться, объехал город около стены и за городом переменил лошадей…» (Впечатление от этого было настолько сильным, что даже полмесяца спустя он напишет старшей дочери своей Прасковье Толстой не о только что произошедшей встрече с царем Александром I, не о получении высшего военного ордена России — Георгия первого класса, не о присвоении даже нового титула «князя Смоленского», но именно о том, что он снова оказался в своей спальне: «Я, слава богу, здоров и в удивлении, что какая–то невидимая сила перенесла меня сюда в тот же дом, в ту же спальню, на ту же кровать, где я жил невступно два года назад».)

…И почти в это же самое время, на другом берегу Немана, в нетопленую, разоренную корчму, под крышей которой прятались от снега несколько десятков окоченевших бродяг, вошел еще один. Руки его посинели от холода, с головы до ног он был завернут в обрывки конской попоны, а ноги его были обернуты в немыслимое разноцветное тряпье. Лицо оборванца закрывал бабий платок. Вошедший был отличной иллюстрацией того недавно появившегося типа, которому русские крестьяне придумали новое слово: «шаромыга». Слово это произошло от французского «шер ами», что в переводе означало «дорогой друг». Со словами «шер ами» бегущие французы сдавались в плен. И потому наполеоновских вояк, голодных, оборванных и жалких, сдающихся на милость победителей, крестьяне, партизаны и солдаты стали называть шаромыгами.

Так вот, именно такой шаромыга и вошел в корчму на западном берегу Немана.

Немногие чудом уцелевшие ветераны русского похода рассказывали потом, что когда он появился, то один из офицеров, находившихся в корчме, спросил его:

«Кто ты?»

И оборванец прохрипел:

«Я арьергард Великой армии маршал Мишель Ней».

Впрочем, рассказывали и по–другому, отдавая дань присутствию духа Нея и подлинно французскому юмору, не покинувшему его даже в этих необычайно трагических обстоятельствах.

«Кто ты?» — спросил офицер.

И оборванец ответил:

«Мы — арьергард Великой армии: герцог Эльхингенский, герцог Московский маршал Франции Мишель Ней».

7 декабря Кутузов писал жене: «Остатки французской армии перешли за Неман… Карл Двенадцатый вошел в Россию также, как Бонапарте, и Бонапарте не лучше Карла из России вышел…»

И в этом же письме Кутузов упоминает новое для него имя — Синельников.

«Благодарю за стихи Синельникова, есть места прекрасные; напиши, пожалуйста, кто этот Синельников? Надобно ему написать».

Кутузов, конечно же, не мог помнить маленького чиновника, служившего пять лет назад в его канцелярии, когда был он киевским военным губернатором. А между тем Филипп Мартынович Синельников боготворил своего начальника, и, когда началась Отечественная война, стал писать стихи о нем — восторженные, полные восхищения и преклонения перед его гением.

Кутузов не знал, что как раз в это время Синельников собирается писать его биографию и уже продумывает ход работы над нею.

А меж тем 9 декабря Александр I приехал в Вильно и через три дня — в свой собственный день рождения — прислал к Кутузову гофмаршала поздравить с награждением, орденом Георгия первого класса.

Само название ордена — Георгий Победоносец — воспринималось многими как глубоко символическое. И по месту вручения — у границы уже освобожденной от войск захватчиков Российской Империи, и по времени — в момент окончания вражеского нашествия оно символизировало завершение. Отечественной войны.

Впереди лежали захваченные Наполеоном страны. Нужно было добить эту армию и освободить покоренные завоевателями народы — начинался Освободительный поход.

В марте 1813 года в прибавлении к нумеру 20‑му газеты «Санкт — Петербургские ведомости» было помещено следующее сообщение из Главной квартиры: «Генерал граф Витгенштейн доносит, что победоносные знамена его императорского величества развеваются уже в Берлине. Генерал–адъютант Чернышев занял сию столицу 20 февраля в 6 часов поутру, а авангард под командою генерал–майора князя Репнина вступил вслед за сим отрядом… В заключение генерал граф Витгенштейн рапортует, что 26‑го числа прибудет с корпусом своим в Берлин для занятия там квартир…»