В 755 году взбунтовался Ань Лушань — наместник северных областей. Достаточно государю было припасть ухом к земле — и он услышал бы топот конницы, но государь сочинял мелодию «Плывут лиловые облака». Уже тридцать тысяч воинов пали, прикрывая Чанъань, и на пути полков взбунтовавшегося цзедуши [1 Цзедуши — военный наместник провинции.] остался только перевал Тунгуань — в девяти переходах от Западной столицы [2 В Китае эпохи Тан было две столицы — Восточная (Лоян) и Западная (Чанъань).], а евнух записывал в секретной книге: «Государь осчастливил Царственную супругу».
На всем пути от перевала Тунгуань до Западной столицы не осталось ни пешего, ни конного отряда — всего девять дневных переходов отделяли Ань Лушаня от алых ворот дворца и золотого трона. Император не стал считать дни, в ночь двенадцатого дня шестого месяца бежал. Во дворцах и парках стало тихо.
Двухсоттысячная армия цзедуши вошла в Чанъань без боя. Они жгли дома, если не могли найти золото и серебро, всех захваченных чиновников убили — это они назвали «очищением предметов», а когда отчаянный смельчак ранил кинжалом Ань Лушаня, они устроили резню, рубили головы даже тем, кто заклеил рот бумажной полоской с иероглифами «покорный народ»: воины Аня не умели читать; по улице Трех перекрестков кровь текла потоком, через нее шли, настелив доски, — это они назвали «омовением столицы». Сожгли храмы, библиотеку, срубили парки, почтенных академиков- ханьлиней [3 Ханьлинь (Лес Кистей) — академия, основанная императором Сюань-цзуном, ее название происходит от парка Лес Кистей, где она находилась. Насчитывала двести ученых-ханьлиней.] гнали палками, как коров.
И его, Ли Бо, гнали бы вместе с ними, но он был в ту пору далеко — на Янцзы, на флагманском корабле шестнадцатого сына государя принца Ли Линя. Потом бежал, скрывался без крова и пищи, просил подаяние у крестьян и монахов, мерз, не имея даже шапки — позор старому человеку. Это уже в Цзюцзянской тюрьме стражник сжалился, принес солдатскую шапку, чтоб старик прикрыл седины.
Император Сюань-цзун оказался плохим государем, но хорошим музыкантом. А кем стал он, Ли Бо? Разве не сам он отыскал дорогу в тюрьму, думая, что она ведет к вершине, с которой виден мир?
Прекрасен крепкий аромат
Ланьлинского вина.
Им чаша яшмовая вновь,
Как янтарем, полна.
И если гостя напоит
Хозяин допьяна —
Не разберу: своя ли здесь,
Чужая ль сторона.
[1 Перевод А. Гитовича.]
Его строфы... В них он первым сравнил прозрачное красно-желтое вино из Ланьлиня с янтарем, а вслед за ним без удержу пустились называть янтарным любое вино, не понимая, что сравнивают сущность вещей, внутреннее, а не внешнее. Деревья счастливее людей, они и после смерти несхожи, а люди-мертвецы одинаковые: при жизни мудрые, после смерти — сгнившие кости; при жизни злодеи, после смерти — сгнившие кости, а кости ведь одинаковые, кто знает разницу между ними? Но пока он жив, он никому не ровня; император — единственный, но и двух Ли Бо нет в государстве, и он не успокоится, пока не напишет письмо государю. Он может грустить на чужой стороне, вспоминая дом, где родился; сердце стучит, заслышав стук вальков на берегу пруда за тысячу ли от родных лист, но для поэта нет своей и чужой стороны, нет севера и юга — все горы и воды, все деревья и камни — его родина, он не в гостях у соседа, он всюду дома! Стены императорских дворцов крепки и высоки, ни одно слово правды не доносится туда, но его голос — громовые раскаты Ли-Небожителя — государь услышит, даже если закроет ладонями уши.
Тушь растерта в глиняной плошке, густо разведена, Ли Бо взял из подставки кисть, но не мог решиться напитать ее тушью — рука будто отсохла, словно отрублена в бою врагом. Неужели он колеблется? Или страх отнял силы? Душа истинного человека не меняется, глядит ли он на небо или на землю, говорит ли горькое или приятное. Истинный муж прям, как свет, хлынувший в разрывы облаков, — на что падает, то освещает. Но разве правда изменила мир? Этого смертным не дано знать. Но он знает другое: пройдя всю Поднебесную, он повсюду видел несправедливость и обиду; чиновники по уголовным делам выносят приговор невиновным, оправдывают злонамеренных. Простолюдины голодают, вдоль дорог лежат новорожденные, по рекам плывут колыбели, в которых плачут брошенные младенцы. В провинции Анъхой правитель собрал налоги с крестьян за двадцать два года вперед. Варвары на северных границах грабят караваны, жгут наши селения, насилуют женщин, мужчинам перерезают горло. А государь пребывает в неведении; одевают его только в желтое, говорят только приятное, он наслаждается древними мелодиями и новыми строфами, которые Ли Бо должен писать для его любимой наложницы, любующейся золотисто-розовыми пионами. А сколько жизней отдано за каждый куст?
Читать дальше