Виктор Бычков - Рассвет над Деснянкой

И вообще, что-то такое творится, чему деревенский ум Ефима и Данилы не может дать объяснения, не может понять. Рушится на глазах тот привычный уклад, образ жизни крестьянина, что испокон веков вели их предки.

Как жить дальше? Что делать? За зимой обязательно придёт весна, и надо будет сеять, сажать огороды, возделывать землю, а той привычной стабильности уже нет. Как тут быть? Вот о чём болит голова у Ефима Гриня, а тут дед Прокоп подлил масла в огонь. Сказал про писаря, затравил новостью и дальше ни слова.

Тот прохиндей точно что-то знает, не будет запросто так по хатам бегать.

– Ладно, дед Прокоп, ты тут посиди, погостюй, а я пройдусь: может, кто поразговорчивей тебя будет, – Ефим вылез из-за стола, взял полушубок, накинул на плечи, собрался, было, направиться к двери.

– Стой, холера тебя бери, торопыга! – подскочил гость. – Слово ему не скажи, сразу в обидки. Садись, всё, как на духу, выложу. Ты мне остатки наливочки плесни: не оставлять же слёзы эти вашей семье.

Выпил, потом ещё долго сидел, закусывал, гоняя по беззубому рту козий сыр, изредка поглядывая исподлобья на хозяина.

– Был сын, надёжа нам с бабкой на старость лет, – начал дед Прокоп, в очередной раз вытерев вспотевший лоб. – Сложил голову где-то на какой-то Цусиме, на краю света, когда война с япошками была. Утоп вместе с кораблём, на котором был матросом. Ты же знаешь, Фимка. Бумага ещё приходила из военного ведомства, там всё обговорено было. Да она и сейчас в сундуке бабкином лежит. А что ей станется? Лежит себе да лежит, есть-пить не просит. И как его угораздило, родимого, с речки Деснянки попасть на море-окиян? Он и тут плавать-то научился уже взрослым, а там глубинища-а ещё та! Да, паря, сказывают, волны там с сосну-вековуху. Как тут не утопнуть православному? Ты веришь, что волны такие бывают? Я даже пужаюсь, да верю, а ты? По первости, когда вестка пришла о том, что матрос царского флоту Волчков Николай Прокопович утоп в страшном, неравном бою с япошками, я долго ходил средь сосен, плохо было мне тот раз, ой, как плохо, чтобы кто знал. Подойду к сосне, гляну вверх, сравню волну с её высотой и себя, такого маленького, и понимаю, что выжить сынок и его товарищи не могли. Веришь, паря, что не могли? Он, Колька мой, хотя и с меня ростом, нет, выше чуток, а что в сравнении с такой высотой? Правильно, песчинка. А моща какая в той волне?

Хозяин кивнул, согласившись. Глаша тоже присела на край скамейки, сложила руки на груди, приготовилась слушать.

– Ну, а дочки? Девки они и есть девки, – продолжил дед. – Трёх засватали, и укатили они с мужиками кто в Борки, кто в Пустошку, а младшая Татьянка в волости на фабрике пристроилась, шьёт что-то, там же и за городского замуж вышла. Весна не разбирает, девки у тебя или сыны, а мне помочь-то некому. Как без крепких рук мужицких управиться с землицей? Вот такие дела, соседушки дорогие. А зятевья – не сыны, дочки – не помощники, а плакальщики. Зять – чтобы взять, а не дать, не помочь тестю, итить их в коромысло, зятевьёв этих. Как на Троицу были прошлым летом, так пропали, глаз не кажут. А ты, родитель, хоть окочурься, им хоть бы хны. Нет, чтобы проведать, узнать, что и как? Так, нет!

Гость замолчал, уставился в пол, только пальцы нервно барабанили по столу, хозяева не торопили, ждали.

– А тут Кондрат, холера ему в бок! Говорит, что раз царя нет, министров его тоже нету, а, мол, простой народ на царствие пришёл, на трон расейский значит.

– Это он что, сам придумал или как? – подался вперёд Ефим. – Не может того быть, чтобы царя не было. Нет Николашки, другие есть. Не сошёлся же свет клином на Николае? Семья Романовых большая, найдут другого, у нас не спросят. Министры же какие-то были, управлять нами пытались. А то – сошёл!

– Вот то-то и оно, что сошёл, – дед поднял голову, обвёл глазами хозяев. – Я тоже не поверил. Говорю, мол, побожись, приблудная твоя душа, что правду говоришь!

– Ну и? – застыли от нетерпения Глаша и Ефим.

– На образа, нехристь, перекрестился, даже на колени упал! Правда! Поверил я!

– Вот тебе раз! – всплеснула руками хозяйка. – А жить-то как без царя-батюшки? Без его министров? Это ж как получается: кто схотел, тот над Россией и будет сейчас за главного? О, Божечка, что ж это деется? Куда ж мы так придём?

Ефим встал, нервно прошёлся по избе взад-вперёд, остановился напротив деда.

– Ты, дедунь, часом наливочки не перебрал, что такие речи говоришь?

– Неужто упрекаешь, паршивец, наливкой-то? Это где видано, чтобы я омманывал? – дед тоже поднялся из-за стола, встал лицом к лицу с хозяином. – Вот уж не думал на старости лет, что меня уличат в оммане! Да ни в жизнь! Мой род не такой! Ты не гляди, что я в гостях да кашляю: хвачу за кудри да об колено твою дурную голову за такие слова. А за что купил, за то и продаю, понятно тебе, Ефим Егорович?