Виктор Бычков - Рассвет над Деснянкой

– А я что говорил, а вы боялись?

– Не говори гоп, – осадил его товарищ. – Мы даже не подумали, чем отблагодарить батюшку, а ты…

– Ой, и правда, – спохватились сёстры. – Там, дома, у нас и денежек немного есть, надо было взять, а мы и не догадались. Вот стыдно-то как!

Но, к счастью, батюшка почему-то даже не заикнулся об этом, но всё равно на душе было как-то нехорошо, тягостно. Уже в последний момент перед тем, как зайти в церковь, отец Василий спросил:

– Колец, конечно, нет. Но хотя бы подножие взяли?

– Так, это, – девушки растерянно пожали плечами. – Мы, это…

– Понятно, – подозвал матушку и что-то шепнул ей на ухо. – Так спешили под венец, что всё позабыли. Эх, молодо-зелено!

Матушка тут же убежала и вскоре вернулась с выбеленным домотканым широким полотенцем, сунула в руки Марфы.

– Возьми, дева, как раз сгодится на подножие.

Решили, что первым венчаться Ефиму с Глафирой.

Пока стояли в притворе, с волнением наблюдали за действиями священника. Вот, наконец, тот епитрахилью соединил руки молодых, благословил с зажжёнными свечами.

– Отныне служите Богу и друг другу, – совершал обряд батюшка.

Данила с Марфой стояли позади, от нетерпения парень уже начал пританцовывать. Это не осталось незамеченным отцом Василием. Несколько раз тот выразительно посмотрел в сторону Данилы, продолжая обряд.

Вот уже молодые встали на подножие у аналоя, а Данила с Марфой застыли с венцами над головами жениха и невесты.

– Отныне двое должны стать одним целым, одной пло-о-тию-у-у, – вёл отец Василий.

Руки у Данилы занемели, несколько раз он менял их, дальше терпеть не мог и вдруг обратился к батюшке:

– А нельзя ли, отец родной, повеселее? Руки устали, да и наливочка наружу просится, а ты тут развёл своё кадило.

Священник от неожиданности даже поперхнулся, но тут же взял себя в руки.

– Терпи, сын мой, – и продолжил читать «Отче наш».

Марфа уже несколько раз одёргивала Данилу, но того вдруг понесло. То ли выпитая наливка ударила в голову, то ли благодушный вид батюшки сбил его с толку, но парень не остановился.

– Мог бы и сократить, – с вызовом произнес Данила. – Кто её слушает, твою молитву? Кому она нужна?

– А вот за это я тебе, неразумное дитя моё, могу и по башке съездить, – батюшка вплотную приблизился к парню, смерил того взглядом. – Помни, где находишься!

– Ох, напугал! Да я на штык немца в рукопашной нанизывал, не боялся, а тебя и подавно!

– А вот это видел? – перед носом Данилы замаячил огромный волосатый кулак священника. – Ты штыком, а я япошек косорылых вот этим кулаком на тот свет отправлял без причастия, понял, овца заблудшая? Они были с винтовками, а я вот этим снарядом!

Парень отпрянул назад, глядя на кулак батюшки, и тут до него дошло, что на самом деле с таким кулаком штык не нужен!

– Молчу, молчу!

– Вот так-то лучше. Стой, не буянь, Аника-воин нашёлся, – отец Василий продолжил читать молитву.

Дальше всё прошло гладко, без сбоев. После Глашки и Фимы обвенчались Данила с Марфой.

А вокруг церкви в это время выплясывал юродивый Емеля. Ему очень уж нравились свадьбы: шумные, пышные, со множеством гостей, с тройками и бубенцами, щедрыми сватовьями, что одаривали его, Емелю, разными сладостями, а то могли и денежку даже кинуть. Но он ничуть не удивился этому тихому, безлюдному венчанию, что вот сейчас вершилось в церкви отцом Василием.

Он плясал за недостающих гостей, выкидывая кренделя обутыми в лапти ногами, пытался пойти в присядку, но тут же падал, не удержавшись, и заходился хохотом. Его переполняло ощущение благодати, что исходило из церкви, он радовался жизни, солнцу, очередному осеннему дню.

Дуло, вьюжило сильно. Да и мороз уже должен был хоть маленько умерить свой пыл, ан нет, всё так же давил, как и месяц назад на Крещение. Сугробы поднимались во дворе почти выше соломенной крыши: сил уже не хватало выбрасывать снег со двора. Только-только очистит Ефим двор, как на следующий день снова гора снега лежит.

Плюнул на него, стал делать узкие дорожки от двери дома до сарая, до улицы, чтобы за водой сходить. Да и к стожку сена ещё пробиваться надо было.

Скотина света белого, солнца почти всю зиму не видела. А не мешало бы и ей постоять на солнышке, погреться. Тоже небось надоела эта зима. Зато и сена ест как не в себя: греться-то надо. И в сараях закуржавело всё от инея.

И что интересно, не держал снег. Стоит ступить ногой на перемёт, как тут же провалишься почти до самой земли.