Валерий Есенков - Иоанн царь московский Грозный

Шиг-Алей измышляет черт знает что. Он предлагает Алексею Адашеву заклепать все казанские пушки, которые пока что мало охотников обратить против русских, вывести из строя все пищали и порох и вместе с Алексеем Адашевым покинуть Казань, то есть этой бессмысленной пакостью окончательно поднять всю Казань на дыбы. И Алексей Адашев не только соглашается исполнить эту беспримерную дурь, Алексей Адашев ещё позволяет разыгравшемуся на просторе татарину совершить преступление, абсолютно не нужное никому, прямо толкающее Казань на мятеж.

В самом деле, в ночь на шестое марта приказом Шиг-Алея касимовские татары заклепывают несколько пушек и вывозят из крепости кое-какие пищали и некоторое количество пороха, а поутру Шиг-Алей отправляется под Свияжск якобы на рыбную ловлю, пригласив в качестве свиты около сотни ещё не перебитых им ханов и мурз, однако не из числа тех, которые посылают к ногаям легких гонцов, замышляя измену, а верных приверженцев Иоанна, мало того, берет для охраны своей важной персоны московских стрельцов и таким образом прямо отдает Казань в руки всё ещё не готовых мятежников. Затем вся эта беспримерная дичь завершается вандализмом. В виду крепостных стен и башен Свияжска ничего не подозревающих ханов и мурз, казалось бы, охраняемых добросовестной приверженность Москве и присутствием Алексея Адашева, окружают стрельцы и объявляют заложниками, а Шиг-Алей издевательским тоном объявляет неожиданным пленникам:

– Вы хотели меня убить, на меня били челом царю и великому князю, чтобы меня свел с престола, что я лихо над вами творю, а вам бы дал на мое место наместника. Так вот, царь и великий князь велит мне выехать из Казани. Я теперь еду к нему. Вас же с собой везу, там и управимся с вами.

Если бы в этот момент Алексей Адашев своими руками зарубил проклятого провокатора и лжеца, он был бы прав, поскольку этой малой жертвой отвел бы от Москвы и Казани большую беду. Однако Алексей Адашев не соображает последствий той подлости, которая творится у него на глазах, не размыкает конвой, не отпускает безвинных пленников на свободу, чем лишний раз была бы доказана добрая воля Москвы, а в полном согласии с бессмысленно мстительным Шиг-Алеем вводит ни в чем не повинных татар в крепость и докладывает Семену Микулинскому, что воевода может теперь беспрепятственно исполнить царское повеление и посадить в Казани наместника, наивность безмерная.

Семен Микулинский тоже не соображает последствий только что учиненного преступления как против татар, так и против интересов Москвы и как ни в чем не бывало отправляет с двумя казанцами грамоту, а в грамоте объявляет жителям татарской столицы, что, мол, царь и великий князь Иоанн Васильевич, вняв челобитью казанских послов, свел Шиг-Алея и дал им в наместники его, князя Семена Микулинского, который по этому случаю повелевает ханам и мурзам явиться в Свияжск присягать на верность московскому царю и великому князю, после чего он к ним пожалует сам, не имея мысли взять во внимание, что Адашевой и Шиг-Алеевой дуростью Казань оказалась во власти непримиримых противников царя и великого князя, которым легче умереть, чем явиться в Свияжск, где уже сидит под арестом сотня доверчивых бедолаг, и присягнуть тем, кто берет под стражу ни в чем не повинных людей.

Правда, эти озлобленные противники всего, что хотя бы отдаленно пахнет Москвой, пока что не обзавелись предводителем, поэтому отвечают на смехотворную грамоту с затаенным коварством, что, мол, к присяге всем сердцем готовы, не вопрос, только испрашивают предварительно милости выпустить из Свияжска ханов Чапкуна и Бурнаша, уже присягнувших на верность Москве, чтобы эти уважаемые, почтенные люди успокоили несмышленый черный народ своим крепким словом, что царь и великий князь в самом деле будет милостив к ним.

Ханов отпускают, не имея дара предвидеть подвох. Для присмотра за ханами отправляется Черемисинов, воевода московских стрельцов. Всё идет как по-писаному. Ханы, уже готовые изменить, в присутствии Черемисинова клятвенно заверяют, что царь и великий князь слову своему не изменит. Казань присягает: и ханы с мурзами, и черный народ, и прибывшие с кочевий погонщики и пастухи. Ханские покои готовят встретить наместника. В Свияжск дают знать, что Микулинского с полком ждут с нетерпением и что московскому князю самое время вступить в управление вверенным царством и городом, покорным и смирным.

Микулинский вперед отправляет свой легкий обоз под охраной семидесяти служилых казаков, вооруженных пищалями. Следом выступает сторожевой отряд Ромодановского, с которым бог весть для чего отпускают казанских татар, озлобленных коварством Шиг-Алея и попустительством Алексея Адашева, и Ромодановский с легким сердцем, не прозревая за ними черного умысла, точно татары испокон веку были не хищными татями, а вернейшими друзьями исстари миролюбивой Русской земли, позволяет нескольким ханам и мурзам отъехать в Казань, будто бы для того, что, мол, не терпится примерным отцам и мужьям проведать сиротливо рыдающих жен и детей. Затем из Свияжска выступает отряд самого Семена Микулинского, в сопровождении Ивана Шереметева и Петра Серебряного-Оболенского. Движутся медленно, без должной опаски, точно гуляют по родной стороне, грибы собирают, бьют лебедей. Навстречу им из кочевий выходят татары и приносят присягу на верность.