Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Книга вторая. Часть девятая

– Занимайтесь своими делами. Все равно, нашим евреям… – Волк, коротко, улыбнулся, – недолго осталось в подвалах сидеть. Завтра, я думаю, СС в Буду отступит, взорвет за собой мосты… – они с Раулем стояли на балконе, оглядывая пустынный бульвар Андрасси. После хмурого, серого дня, вечер оказался неожиданно ясным и морозным:

– Семнадцатое января, – вздохнул Максим, – а город с осени осаждают. Ладно, скоро все закончится. Рауль уедет в Швецию, а мы с Мишелем отправимся в рейх. Фонарик у него есть. Наверняка, бродит в подвале, изучает местные картины… – над парком, на востоке, в наступившей тишине, слышались птичьи крики. Вороны кружились у голых верхушек деревьев. На темно-синем небе выступили первые, холодные, слабые звезды. Кинув окурок вниз, Волк проследил за рассыпавшимися искрами:

– Вы будьте осторожней, пожалуйста… – Максим понял, что не видел, как самолет возвращался за Дунай: «Я мог пропустить звук, – успокоил себя Волк, – артиллерия гремела, весь день».

– Будьте осторожней, – повторил он, – особенно, учитывая, что адрес теперь известен не только нам… – за своих ребят Волк ручался, но, несмотря на заверения Рауля, что в Стокгольме адрес передавать русским некому, Максим распорядился:

– Вернешься, я приведу Мишеля, и найдем другое место. Мне так спокойней будет… – город наполняли заброшенные квартиры. Максим не доверял НКВД:

– Вдруг в Москве узнали о Валленберге, – он собирался к музею, – вдруг решили, что Рауль на англичан работает. Сообщили сведения сюда, в военную разведку армии Малиновского. Будапешт еще не освобожден, но с моих соотечественников станется лично явиться за предполагаемым разведчиком британцев… – Максим не мог не пойти к музею. Он чувствовал ответственность за Мишеля:

– Я его перевел за линию фронта, я обещал, что буду за ним присматривать. Он знает об Уильяме, единственный из семьи. Вдруг меня убьют, вдруг что-то случится… – в круге яркого, белого света снег отливал темным оттенком крови. Волк взял к музею двоих парнишек, карманных воров, но не хотел, чтобы ребята рисковали, возясь с брошенной взрывчаткой. На первый взгляд, двери так и не поддались взрывам. Максим попытался крикнуть: «Мишель!», но внутри царило молчание:

– Кажется, двери и не открывали вовсе… – он огляделся:

– Здесь столько натоптали, что следы искать невозможно. И самолет, если он здесь и был, тоже ничего после себя не оставил… – среди трупов они не нашли ни Мишеля, и власовскую мразь, как Максим звал Воронова. На бригадефюрера фон Рабе Максим и не рассчитывал:

– Но, может быть, Мишель был прав… – луч фонарика метался по аллее, – и фон Рабе прилетел сюда за картинами… – Волк свистнул парням:

– Разобьем газоны на сектора и еще раз, все проверим… – медленно двигаясь, наклонившись, ежась от колючего ветерка, он едва ни пропустил то, что искал. Блокнот Мишеля лежал в луже заледеневшей крови. Страницы были непоправимо испорчены, но Максим, все равно, их пролистал:

– Ничего не видно, но обложку я узнал. Здесь было фото наброска, из галереи Уффици, копия эскиза, который фон Рабе в Мадриде забрал… – Максим вспомнил:

– В Мадриде Мишелю блокнот жизнь спас, задержал пулю. А сейчас не удалось… – он остановился, глядя на черные полыньи, во льду, покрывающем пруд. По белому пространству гуляла легкая поземка. Парк затих, с запада тоже не было слышно никаких выстрелов:

– Словно перед бурей, – подумал Волк, – хотя понятно, что дальше случится. Эсэсовцы засядут в Буде, а русские положат еще сотню тысяч солдат, чтобы выбить немцев из города, как в Сталинграде. От Будапешта ничего не останется, одни руины… – если труп кузена сбросили под лед, то найти его сейчас, ночью, было невозможно:

– С другой стороны, – мрачно понял Волк, – зимой с телом ничего не случится. Я должен знать, что произошло. Если Мишель мертв, я должен сообщить семье, но только как… – Волк давно сказал Раулю, что не хочет пользоваться передатчиком, в шведском консульстве:

– Немцы могут его слушать, и ты не знаешь, с кем разговаривают люди в Швеции… – Валленберг кивнул:

– Именно поэтому я и не о чем не распространяюсь, на сеансах. Семье просто говорят, что я жив… – блокнот кузена Волк сунул в карман толстой, трофейной немецкой куртки, со споротыми нашивками:

– Дома сожгу. Ладно, – он опять посмотрел на двери, – если Мишель жив, он выйдет из музея, отыщет нас, а если его убили… – Волк хотел, дождавшись удобного времени, вернуться к пруду: