Лев Каневский - Несравненная Жозефина

Пользуясь его отсутствием, осмелевшие австрийские войска вновь овладели Миланом. Он тут же вернулся со своими храбрецами, налетел на позиции противника как вихрь и очень быстро рассеял их боевые порядки. В городе вспыхнул антифранцузский мятеж монархистов, и генерал со свойственной ему беспощадностью подавил его быстро, восстановив в Ломбардии строгий республиканский порядок. Он не давал австрийцам опомниться и вскоре своими умелыми, решительными действиями вытеснил их за пределы Северной Италии.

3 июня 1796 года он подписал в Бреши перемирие, в результате чего Неаполитанское королевство вышло из первой антифранцузской коалиции (1792–1797).

Он рвался в Милан, чтобы поскорее встретиться с «беременной» Жозефиной, – он был почему-то уверен, что она уже там. Но, приехав в свой дворец Сербельони, он, к своему великому огорчению, узнал, что ее там нет и что она еще даже не выехала из Парижа!

Безутешный, вновь взял в руки перо и, с трудом сдерживая скупые слезы, выплеснул на бумагу свои чувства обманутого в своих ожиданиях несчастного мужа:

«Душа моя готовилась к радостной встрече с тобой, но теперь полна горечи и боли. От тебя нет писем, и ты сама не приехала. Ты меня никогда не любила! Напрасно я ускорял ход всех дел своих, рассчитывая увидеть тебя в Милане 13 мая, а ты все еще в Париже. Теперь мне предстоит замкнуться в самом себе, заглушить в своей душе чувство к тебе, меня недостойное. Теперь мне ничего не остается, кроме славы, и если такой славы мне мало для желанного счастья с тобой, она, по крайней мере, придает мне сил, чтобы с достоинством встретить смерть, этот залог бессмертия… Тысячи кинжалов терзают мне сердце. Так не вонзай их еще глубже! Прощай, мое счастье, жизнь моя, все, что я имел на этой земле».

Как всегда, с трудом разбирала Жозефина его каракули, заляпанные чернильными капельками, слетавшими с его стремительного, подгоняемого злостью пера. Это было первое его письмо, в котором он заговорил (от отчаяния?) об их возможной разлуке.

На сей раз, потрясенная его вырвавшимися из глубины сердца горькими словами, она уже не произнесла свою дежурную фразу: «Какой он все же забавный, этот маленький Бонапарт!»

Неужели это он всерьез, неужели на самом деле все кончено и ей суждено вернуться к прежней безрадостной жизни с ее громадными долгами, кредиторами, постоянной охотой за богатыми любовниками? Нет, она этого не хотела, слава мужа кружила ей голову, и она не желала возвращаться к прошлому. Чувствуя, что этот безумец на самом деле на грани нервного срыва, она прибегла к спасительный лжи в который раз: написала ему, что приехать сейчас не может не потому, что не любит его, а потому, что очень больна, просто на грани между жизнью и смертью, и что трое опытных врачей не отходят день и ночь от ее изголовья.

Ее нехитрая уловка удалась и на этот раз. Ослепленный своей страстью к ней, Бонапарт проглотил и эту наживку. Через несколько дней он отправил ей совершенно другое письмо, в котором не было и намека на грядущий разрыв с ней:

«Трудно описать ту минуту, когда я получил твое письмо, какое беспокойство охватило меня, когда я узнал, что ты больна, что возле тебя три врача, что жизнь твоя в опасности и поэтому ты не в силах мне писать. Я и передать тебе не могу, в каком я сейчас состоянии. Надо знать мое сердце и любить тебя так сильно, как я люблю. Огонь пожирает мои вены. Сердце в отчаянии. Ты так страдаешь, а я так далеко от тебя. Увы! Может, тебя уже нет в живых!»

Они перечитывали это письмо вместе с Ипполитом, и этот фигляр, подражая жалостливому тону ее мужа, передразнивал героя Франции: «Боже, может, тебя уже нет в живых!»

Как ни странно, такое смешанное с нахальством бессердечие этого шалопая ей нравилось. Она все оттягивала встречу с мужем, так как не могла вырваться из цепких объятий Ипполита. А Бонапарт терпеливо ждал от нее вестей, страдая вдалеке от нее. 11 июня он написал ей еще одно письмо:

«Несмотря на все удары судьбы, на все невзгоды, я люблю тебя, люблю ту, которая причиняет мне столько огорчений, и буду любить всю жизнь. Сегодня ночью я перечитал все твои письма и то, которое ты написала мне своей кровью. Боже, какой ураган чувств оно вызвало у меня в душе!»

Курьер доставил это письмо Жозефине через неделю – 18 июня, а Баррасу – такую записочку от главнокомандующего: «Я в полном отчаянии. Несмотря на все мои призывы, моя жена ко мне не едет. Наверное, ее удерживает в Париже ее любовник».

Баррас обомлел. Неужели этот «ясновидящий» в мундире догадался? Быть беде!