Дмитрий Барчук - Александрия

– Смотри, – сказал высохший и сгорбленный старец. – Вот постель моя. И не только моя. А постель всех нас. В нее все мы, государь, ляжем и будем долго спать.

В Таганрог он приехал лишь спустя три недели, опередив царицу на несколько дней. Удивительное дело, но дальняя дорога более утомила императора, чем больную императрицу, ради поправки здоровья которой царская чета и пустилась в столь длительное путешествие.

Поселились супруги в небольшом доме на высоком берегу залива, который назвать дворцом можно было лишь с большой натяжкой, зато из него открывался отменный вид на гавань.

На южных фруктах царь быстро восстановился с дороги, и вскоре его было уже не удержать у семейного очага. С раннего утра денщики седлали ему гнедого жеребца. И государь подолгу объезжал его, уносясь в бескрайние дали донской степи.

После обеда Александр Павлович и Елизавета Алексеевна совершали совместные длительные прогулки, рука об руку, как в старые добрые времена. В хорошую погоду – к морю, а в ветер и слякоть просто сидели в беседке и подолгу разговаривали меж собой. Фрейлины не могли налюбоваться на эту семейную идиллию и радовались, что в венценосной семье наконец воцарилось взаимопонимание.

– Они полагают, что у нас медовый месяц. Это после тридцати двух лет кошмарной совместной жизни. Им даже невдомек, что, когда решение принято и все мосты сожжены, гораздо легче общаться.

– Но, может быть, вы все-таки передумаете. Еще не поздно.

– Сколько вам можно повторять, сударыня: я своих решений не меняю! – вспылил царь и уже поднялся, чтобы уйти из беседки.

– Вы снова думаете только о себе! – воскликнула царица ему вслед. – Вы пойдете путем искупления, будете замаливать свои грехи, а что прикажете делать мне?

Он остановился на самом выходе, обернулся и произнес казенным голосом:

– Это решать вам, сударыня. Или вы забыли, что уже давно живете своей жизнью, не имеющей с моей ничего общего. Комедия, которую мы с вами разыгрываем для окружающих, в наших с вами отношениях ничего не меняет. Я уже однажды пережил трагедию потери супруги, которую любил. Все мои прежние чувства к вам похоронены глубоко под землей. И я не намерен заниматься осквернением могил.

Елизавета Алексеевна сидела на скамейке с каменным лицом и нервно теребила в руках зонтик. Она никак не ожидала от мужа такой строгой отповеди. На глазах ее засверкали слезы.

Чего-чего, а рыданий женщины Александр Павлович спокойно перенести не мог. Видя, что царица вот-вот расплачется, он вернулся к ней, сел рядом на скамейку и примирительно сказал:

– Ну, будет плакать. Извините, я погорячился.

Но было поздно, слезы уже ручьем текли из ее глаз, а плечи содрогались от рыданий. Вытирая свои мокрые глаза шелковым платком, женщина уткнулась в грудь мужа. И ему ничего не оставалось, как гладить ее поседевшие волосы.

– Я же не виновата, что родилась такой. Я бы отдала все свои титулы, все свое богатство, чтобы быть мужчиной. Но Бог распорядился иначе. Простите меня, Александр. Простите за все. Я сломала жизнь и вам, и себе, и нашим так рано ушедшим детям. В моей душе тоже нет покоя, и она так же жаждет искупления.

Царь внимательно слушал ее, а затем, по-прежнему поглаживая ее голову, ответил:

– Когда я прочитал ваши письма к графине Головиной, моим первым желанием было учинить грандиозный скандал и отослать вас с позором обратно к вашим родителям, как это сделал Константин со своей женой. Но честь семьи, правила дворцового этикета удержали меня от скоропалительных решений. Мне сразу стала понятна ваша холодность, ваша бесчувственность по отношению ко мне. А я ведь принимал ее на свой счет. У меня даже по этому поводу возник комплекс неполноценности. И в своих многочисленных романах я старался изжить его, утвердиться как мужчина. Я даже подговаривал собственных друзей, чтобы они ухаживали за вами.

При этих словах Елизавета Алексеевна невольно отодвинулась от супруга и посмотрела на него с осуждением. Но Александр Павлович настолько увлекся, что уже не мог остановиться.

– Да, вы меня правильно поняли. Адам Чарторыйский спал с вами по моей просьбе, а потом докладывал мне, каковы вы в постели. И успокоил меня, что проблема не во мне, не в нем, а в вас, сударыня. Вот до какой низости опустился я из любви к вам!

Царица слушала эти признания и только качала головой. Она уже успокоилась, слезы на глазах высохли, но сами глаза, огромные и испуганные, с тревогой смотрели на мужа, которого она впервые в своей жизни увидела с новой стороны. А он все шагал взад-вперед по беседке и продолжал свой монолог.