Глеб Ларин - Честь имею

– Скажи им, пусть их возьмут живыми!

3.

Упавшее солнце и не думало догорать. Огонь с новой силой полыхал над городом, так, что можно было увидеть насекомых в траве и пролетающих в небе испуганных птиц.

И никто не освещал путь пленницам, их провели со стен города к месту, где стоял Субудай – багатур.

– Сколько их? – спросил старый воин.

– Сорок четыре! – ответил старший тургауд.

И сошел тогда с коня Субудай – багатур и пошел он среди женщин, вглядываясь в их лица. Женщины не знали его и не могли знать и, казалось, довольные тем, что все закончилось, спокойно смотрели перед собой, словно не замечая проходящего между ними старца в сопровождение двух тургаудов. И лишь одна из них, низко уронила голову и заметно дрожала. Субудай приблизился к ней и увидел, что ее плечо разрублено мечом, по лицу стекал холодный пот, и она вот – вот потеряет сознание.

– Помоги ей, – сказал Субудай – багатур тургауду слева и едва он прошел вперед, как услышал позади себя звук упавшей на траву головы, а затем и тела женщины.

Еще в седле он заметил среди толпы пленниц знатную, судя по одежде, высокую и красивую женщину. Он подошел к ней, взглянул на ее руки, удивился их белизне и красоте, словно не веря в то, что они могли держать оружие.

– Позовите Цзиня! – приказал он.

И когда подошел Цзинь, китаец, знавший тридцать языков, сказал ему:

– Спроси у нее, почему они кричали?

– Они – женщины. Им было страшно, – передал ответ женщины китаец Цзинь.

Субудай – багатур вернулся к своему коню, и он сказал Кадану:

– Они кричали, потому что им было страшно! И от страха зарубили сотни твоих воинов. Посмотри, какие красивые женщины Кадан, а ты с ними воюешь!

– Красивые женщины, злой народ! – ответил, склонившись ему Кадан, и когда Субудай – багатур уехал прочь, еще долго вглядывался во мрак, укрывший собой великого воина.

Из забытья его вывел голос сотника:

– Что делать с ними? – спросил он, указывая на женщин.

И словно в отместку уходящей власти, но имея свою власть, Кадан ответил:

– Закопайте их! Всех! Живыми!

Еще много достойных воинов – противников предстояло увидеть Кадану на пути к своей славе, но эти сорок четыре были первыми на его пути.

Светлейший князь Сергей Андреевич Сумароков с семьей вернулись поздно, поэтому дом не спал.

Когда вошел князь, то сразу приметил человека на диванах справа, огонь рядом с ним выдавал в нем человека непростого. При виде князя он тотчас встал и приветствовал его заметным поклоном.

Князь кивнул в его сторону головой, лакей доложил ему:

– До Михайла Петровича, с письмом ждут – с.

– С письмом до Михайло Петровича? – нарочито громко спросил Сергей Андреевич. – Так кто же его к вечеру ждет?! Дай – то бог ему к утру явиться!

Он как бы сделал шаг в сторону этого человека, но тот немедленно приблизился и представился:

– Поручик Романцев, – и прибавил, – С письмом Михаилу Петровичу.

– Думаю, – вздохнул Сергей Андреевич, – Вы его затруднитесь ждать. Оставьте, ему передадут.

– Простите, князь, письмо личного характера, – несколько смущенно ответил поручик.

– Да уж я понял, – заметил князь. – Для посыльного по службе вы чином не вышли. Пройдемте!

Он, резко развернувшись, прошел в ближайший кабинет, так что лакеи, принимающие одежды и освещающие дорогу, едва поспевали за ним.

Князь дождался, когда слуги создали в кабинете уют и удалились, и потребовал:

– Письмо!

– Я подчиняюсь приказу, князь, – сказал поручик и протянул письмо.

– Да, да! – согласился князь Сергей, взял письмо, даже не взглянув, бросил на стол и спросил:

– Картель?

– Так и есть, ваша светлость, – ответил поручик Романцев.

Князь поднял руки и резко потряс ими так, что заколыхались огни на канделябрах.

– Да как вы смели, как смели вы, милостивый сударь, явиться с этим в мой дом! – восклицал он. – Да знаете ли вы, сударь, что наш род, приближенный к престолу, осуждает сие деяние как богу неугодное и отечеству нашему носящие урон и законами осуждаемые!

Поручик, бледный в лице, не смея, что возразить, слушал это и высказывал внимание свое тем, что медленно поворачивался в то место, куда ходил разгневанный князь.

Наконец и он осмелился говорить:

– Князь, я лишь посланец, и дело это не моих рук!

– Да, да, – согласился князь и вдруг совсем подобрел, – Так скажите мне, голубчик, что так вышло? И надо ли это дело как уладить?

Смягченный этими словами, поручик проникся участием к Сергею Андреевичу и заговорил: