Маме и другим женщинам деревни дали задание стричь своих овец и сдавать в колхоз шерсть. Ее принимала и взвешивала на весах одна девочка. Мама спросила, откуда она. Та ответила, что из деревни Курняле. Мама сказала, что они знали оттуда одного татарина-переводчика. Та девочка сказала, что это ее двоюродный брат. Он вернулся из армии, и его заставили быть переводчиком и наводить советскую власть в деревнях. Люди его невзлюбили и сожгли все хозяйство его семьи. Он куда-то исчез, а его маму его с горя парализовало.
Мы помогли маме остричь 13 овец, а когда к нам приехали за шерстью – получилось почти три полных мешка, – нам один неполный мешок оставили. Сказали, что семья у нас большая, самим пригодится. Папа вечером вернулся с работы и сказал, что им, бригадирам, разрешили на работу ездить на своих лошадях, оставят по одной под расписку, а остальные заберут в колхоз. Папа же между делом еще успел зарезать и спрятать в разных местах (опять на мельнице, а также у своей бедной двоюродной сестры Хадичы) 12 баранов, так как боялся за семью, что всем придется голодом сидеть. И не зря боялся, потому что по всей деревне рыскали милиционеры и искали, где люди могли припрятать мясо или зерно. Даже подозрительные сугробы раскапывали или протыкали штыками. Но наше так ничего и не нашли. А когда мама начинала плакать, дескать, что же это такое, свое добро приходится прятать, а еще грозятся скоро все мечети закрыть и запретить молиться, папа ей говорил: «Хватит, вся Россия в таком положении. Для того и делали революцию, чтобы не было баев да купцов, чтобы все жили одинаково. Надо привыкать, раз такой закон пошел. А кто будет честно работать на колхоз, на семью будут давать 25 соток земли, а у кого 5 и больше детей, еще 10 соток добавят. За каждый отработанный день будут записывать на человека 1 трудодень, и на каждый трудодень будут давать по одному килограмму зерна. Кто будет хорошо работать, проживет. А кто против колхоза пойдет, того в Сибирь отправят, потому что города в России голодают, надо кормить рабочих. Я в Сибирь не хочу, так что буду работать на колхоз».
Сестра Асия, которой скоро надо было пойти работать на ферму дояркой, заплакала и сказала, что не хочет работать на городских. Надо было уехать в теплые края, сказала она, как трое наших дядей (а они еще в двадцатые годы уехали в Джелалабад и Баку за хорошей жизнью). Мама отругала ее и наказала, чтобы она ничего такого не говорила на работе, а сама на всякий случай спрятала подальше Коран и молитвенные книги, так как до нее дошло, что новые власти грозили наказывать верующих.
Снова пришла весна. Уже закапало с крыш, на улицах стало грязно. Как-то папа приехал с работы и сказал, что ферма построена, и для нее вот-вот должны забрать скот у тех, у кого все описали, в том числе и у нас. И скоро к нам домой поздно вечером пришли шестеро – четверо военных и двое наших деревенских, братья из самой бедной семьи, в которой было 9 детей. Они жили на самом отшибе, у них дома не было даже забора, вот так они жили, без всякого своего хозяйства, всегда пасли чужой скот. А сейчас пришли забирать наше.
Один из братьев, его звали Муксин, потянул на себя с нас, маленьких, одеяло (мы, дети, все спали вместе на деревянных полатях под одним большим одеялом). Папа спросил, зачем он это делает? Муксин сказал, что теперь у них праздник, потому что они первыми записались в колхоз, и почему его дети должны спать почти голыми? А его брат, у него в руках было ружье со штыком, увидел на вешалке папину каракулевую папаху – ее папе прислали из Джелалабада в 1930 году братья, а нам – детские пальто и летнюю обувь. Он прямо штыком подцепил эту папаху, снял с себя свою старую дырявую шапку и бросил ее под ноги, и надел папаху. Кроме того, у нас забрали из дома часы с кукушкой, один из трех самоваров, две перьевые подушки, фетровые «чесанки» с лакированными головками и галошами, пальто с каракулевым воротником, еще что-то, я все не помню. Все это связали в узлы, папа запряг лошадь, и они повезли наше добро в колхозную контору. Когда папа вернулся, то сообщил: завтра будут забирать в колхоз коров и лошадей, а маленьких телят и баранов оставят до лета, потому что для них пока нет места. И я случайно увидела, как папа, когда вечером вышел управляться по двору, обнял Звездочку за шею и молча плакал. Потом он пошел на колхозное собрание, с которого вернулся уже поздно вечером. После ужина он рассказал, что ему поручили отвечать за кузницу и две мельницы – водяную и ветряную. Мама испугалась: «Как же ты один будешь на трех работах?» «Да ничего страшного, – сказал папа. – Как-нибудь справлюсь». А Асия рассказала мне потом, что за папу голосовала вся деревня, а председатели колхоза и раийисполкома поздравили его.
Читать дальше