– У нее большой опыт подпольной работы, она не понесет оружие в людные места… – узнать, где остановилась бельгийская пара, оказалось делом четверти часа. Как и думал Эйтингон, Монах и Портниха явились в советскую зону оккупации под фальшивыми именами. Одного этого хватало, чтобы арестовать якобы месье и мадам Лувье, но Наум Исаакович никуда не спешил:
– Пусть они сначала в Требнице окажутся… – решил Эйтингон, – пока, кроме поддельных документов, за ними ничего не числится, а помощь военной преступнице, объявленной в розыск, другое дело… – он попросил Саломею посмотреть на мужчин. Девушка пожала плечами: «Я их никогда не видела, господин Нахум». Эйтингон ей верил. У спутника Монаха была военная осанка:
– Ничего общего с Ягненком, – Эйтингон задумался:
– На еврея он смахивает, но не слишком. Должно быть, тоже товарищ по оружию, из Сопротивления. Впрочем, какая разница… – Гольдберг хромал, но тростью не пользовался.
– Не слишком-то он похож на Хамфри Богарта, – буркнул себе под нос Эйтингон, – и он очки носит. Его здесь зароют, вместе с пенсне, а Роза поедет со мной, в Москву… – открыто уходить от жены Наум Исаакович не мог:
– Тем более, жена у меня не первая, и ребенок маленький. Нет, я поселю Розу на уединенной вилле, в Крыму, на Кавказе. В нашем гнездышке, как говорится… – он думал о стуке каблуков, по каменному полу подвальчика, о ее легком дыхании, о сладком, мимолетном прикосновении руки:
– Рочестер хотел увезти Джен Эйр на Лазурный Берег, в Италию. Роза видела Европу, но у нас тоже красивые места найдутся. Она не Джен Эйр… – Наум Исаакович усмехнулся, – она мне не откажет. Я ей дам богатство, она получит все, что захочет. Она больше не станет прозябать, в шахтерском городке… – он проводил глазами немного сгорбленную спину месье Монаха:
– Разве можно нас сравнивать? Он никто. Роза на этой неделе овдовеет. Я никогда ее не оставлю, буду о ней заботиться. У нас появятся дети… – Наум Исаакович понял, что ласково улыбается:
– Родится девочка, красивая, как Роза. Наша малышка… – Гольдберг с приятелем пропал за углом площади. Наум Исаакович посмотрел на часы. Пора было звонить в Требниц, товарищу Яше, предупреждать его о скором появлении гостей.
Роза не хотела парковать машину на главной, и единственной площади Требница, рядом с нетронутой бомбежками и артиллерией белоснежной башней костела. Она издалека увидела польский и советский флаги, над входом в двухэтажное здание, неподалеку от церкви. Утро выдалось теплое. Откинув верх автомобиля, Роза повязала волосы шелковой косынкой, цвета спелых ягод. Темный локон, выбившись из-под ткани, играл на ветру, щекотал белую щеку.
В номере, когда она одевалась, Эмиль поцеловал ее в растрепанный затылок:
– Ты все поняла. Детей я тебе описал… – Гольдберг хорошо помнил близнецов, с довоенных времен, – идешь на мессу, в монастырь, и держишь глаза открытыми. Как выглядит Кардозо, ты тоже знаешь. Возвращаешься в Требниц, отправляешь мне телеграмму и ждешь нас в монастыре… – в подкладке сумочки Розы лежал бельгийский вальтер. Документы мадам Лувье она спрятала в карман летнего жакета. Эмиль снял с ее шеи палестинский кулон и застегнул цепочку крестика:
– Пора тебе превращаться в католичку, любовь моя… – Роза вздохнула:
– Разве мы думали, милый, при оккупации, что и после войны придется таким заниматься… – Роза не стала проезжать через центр Требница.
Длинные пальцы, с алым маникюром, спокойно лежали на руле:
– Мы не думали, конечно… – Роза посмотрела в зеркальце заднего вида, – мы ожидали спокойной жизни, но получилось иначе… – она вспомнила документы, оставленные на ферме фрау Беатрисы:
– Женщину Мартой звали. Она погибла, с малышом, в Рётгене, при обстреле… – Роза, внезапно, испугалась:
– Ерунда, – уверенно сказала себе Портниха, – НКВД понятия не имеет, где доктор Горовиц и ее дети. Правильно Эмиль говорит, без шума завершим операцию, и разъедемся по домам. Эстер с Авраамом в Израиль отправятся, а мы в Мон-Сен-Мартен вернемся… – Роза привыкла к стрекоту швейных машинок, в школьной мастерской, к звонким голосам девочек:
– Мадам Гольдберг, посмотрите, как у меня получается… – Роза преподавала кройку и шитье. Ученицы вышивали носовые платки, и вязали шарфы с рукавицами.
Утром она расчесывала черные кудряшки Маргариты. На маленькой кухоньке пахло кофе. Эмиль насвистывал, стоя над газовой плиткой, следя за блинчиками или омлетом. Они выходили из барака вместе, держа за руки Маргариту. Гамен скакал рядом, облаивая воробьев, журчал Амель. С лесов, на строящихся домах, кричали:
Читать дальше