Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том третий

– Англичане, как всегда, придерживаются доктрины «Разделяй и властвуй», Наум Исаакович, – отозвался Берия, – они еще наплачутся, с исламским национализмом… – тяжелый кулак опустился на дубовый стол:

– Мы раздавим проявления сепаратизма на корню, понятно? В двадцатые годы таких, как Осман, называли басмачами. Он вашу голову на пику наденет, и не поморщится. Я работал в Азербайджане, я знаю, о чем говорю… – Эйтингон читал архивные материалы по исламскому подполью, в Закавказье. Партии «Иттихад» и «Мусават», как и тайные сионистские организации, давно разгромили, но Берия считал, что пантюркизм, как и панисламизм, до сих пор, представляют опасность:

– Посмотрите на католиков и униатов, – напомнил министр, – они всегда лояльны Ватикану и папе, в первую очередь. То же самое и с мусульманами. В общем, товарищ Сталин считает, что вы правильно ставите на Израиль… – с легкой руки Эйтингона на Лубянке Палестину называли именно так. Наум Исаакович и сам знал, что его схема сработает:

– Если евреи верны, то они верны до конца, взять хотя бы Масаду… – он подумал, что защитники крепости, были такими же упрямыми, как и Рыжий:

– Рыжий дурак, – разозлился Эйтингон, – если еврей дурак, или мерзавец, это тоже до конца. Достаточно на профессора посмотреть… – при встречах с Кардозо у него не получалось уклониться от рукопожатия. Наум Исаакович, потом, всегда тщательно мыл ладони, брезгуя касаться человека, обретавшегося у параши, как говорили в лагерях.

Дело с Осман-батыром было ясным:

– Мы надеемся, что китайские коммунисты победят, – сказал Эйтингону Берия, – а деятельность этого казаха, то есть его бандитские вылазки, нам совершенно ни к чему… – сколотив отряд из пяти сотен человек, Осман отказался от должности губернатора Алтайского края, сославшись на болезнь:

– Он здоров, как бык… – папка с досье лежала в потрепанном портфеле Эйтингона, – он ловит рыбку, в мутной воде… – по донесениям, отряд Османа, нападал и на коммунистические и на гоминьдановские силы:

– Можно подождать победы коммунистов, и пусть китайцы его сами расстреляют, – размышлял Эйтингон, – но китайцы нам важнее, чем вшивый казах… – в СССР понимали, что казахский сепаратизм ни к чему хорошему не приведет:

– Нам не нужен раздробленный Китай, – согласился Эйтингон с Берия, – южная граница должна быть надежно защищена. У нас впереди еще создание коммунистической Кореи… – Корея и Индокитай, где сейчас воевали французы, могли подождать:

– Китай, наша первая забота… – Эйтингон оглядел заплеванную чайную, – ладно, на стройке все идет хорошо. Понаблюдаю за связями батыра и прикажу местным коллегам арестовать и его, и приспешников… – Наум Исаакович не сомневался, что Осман, приехавший в Усть-Каменогорск по приглашению СССР, успел и здесь навербовать сторонников:

– Они дикари, – поморщился Эйтингон, – басмачи, как говорил Берия. Надо с ними поступать так, как мы делали в Испании. Поставить пулеметы, и всех, скопом, расстрелять… – он, со вздохом, подумал, что на дворе двадцатый век:

– На той неделе состоялся первый пассажирский беспосадочный рейс, через Атлантику, американцы сделали атомную бомбу, а здесь сортиры во дворе и вонючий чай… – Розе доставляли бразильский кофе, лучшей обжарки.

Начальник лагпункта приспособил к хозяйству виллы арестованных жен прибалтийских националистов. Латышские фермерши, привыкшие к крестьянской работе, ухаживали за чистым коровником, сбивали масло, и делали домашний сыр. Услышав от профессора, что для детей полезно козье молоко, Эйтингон заказал и коз:

– Роза в следующем году девочек отлучит… – он даже зажмурился, – я обещаю, что к тому времени инвалид сдохнет… – он почувствовал домашний аромат горячей каши, услышал лепет малышек:

– Папа, папа… – Наум Исаакович хотел, чтобы Аня и Надя росли в роскоши:

– Я все организую. Недостатка в арестованных преподавателях нет, они будут обучаться на вилле, потом поступят в Московский университет. Языки, история искусств, в общем, подходящие для девушек предметы. И сейчас видно, что малышки вырастут красавицами, в Розу… – к облегчению Эйтингона, дочери Гольдберга напоминали мать:

– Он вообще урод, – Наум Исаакович налил себе еще чая, – длинный нос и пенсне. Хотя какая разница, ему недолго жить осталось… – второй калека, полковник Кроу, тоже должен был скоро очутиться на том свете. Посылать людей на уединенную, шотландскую базу было опасно, хотя Эйтингон ожидал, что сбежавший полковник Воронов, может обратиться за помощью к товарищу по оружию: