Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том третий

– Иосиф Виссарионович считает, что Паук должен остаться на западе, пока у Советского Союза не появится бомба… – до этого, с упрямством Вороны, кажется, было еще далеко:

– Наверняка, в камере она снюхалась с дочерью Кукушки… – о пропавшей Марте думать совсем не хотелось, – но не пытать же, великого физика… – по донесениям из ее лесного уединения, великий физик завтракала парижскими сырами и составляла арифметические задачи для дошкольников:

– Рано или поздно терпение товарища Сталина иссякнет, – вздохнул Эйтингон, – и тогда я ей не позавидую… – под крылом торчали трубы заводов, самолет шел на посадку:

– Очень хорошо, что я здесь недолго пробуду… – Эйтингон бросил взгляд на серый, скованный льдом, унылый город, – проверю, как идет строительство, и встречусь с этим борцом за свободу… – не открывая вторую папку, он смежил веки.

На вилле поставили большую, пахнущую морозной свежестью елку, увенчанную пятиконечной звездой. Они пили «Вдову Клико», Роза получила бриллиантовый браслет, с кроваво-красными рубинами. Камни переливались на тонком запястье женщины, стройную шею окутывал палантин, из баргузинского соболя. В гостиной пахло рождественской выпечкой. Повар при вилле, японец, до войны работал в дорогом токийском отеле. Он приготовил торт, с пьяной вишней, миндальную коврижку, и домашнее мороженое.

Эйтингон привез Розе корзины с зимними яблоками и грушами. Девочкам полагались серебряные погремушки, от Тиффани. От няни Роза, небрежно, отказалась:

– Фрау Луиза… – так звали личную горничную, – и я, справляемся, месье Нахум… – об отце девочек Наум Исаакович, разумеется, ничего не говорил, а Роза не спрашивала.

Он провел на берегу Татарского пролива две недели. Девчонок различить было невозможно, но Роза знала, кто из дочерей спит, а кто плачет:

– Впрочем, они и плачут одновременно, – улыбнулся Эйтингон, – и дремлют, обнявшись… – он гулял с девочками в заснеженном саду виллы. Самолетом, из Москвы, доставили заказанную в Париже коляску, для двойни, обитую розовым атласом. Спали девочки в кроватке беленого дуба, под кружевным балдахином. В детской Эйтингон велел повесить картины, с товарищем Сталиным. Увидев холсты, Роза поджала красивые губы, но ничего не сказала:

– Летом ее художник напишет… – подходящего художника еще предстояло найти, в лагерях, – летом Аня и Надя ползать начнут… – Эйтингон поймал себя на том, что думает о девочках, действительно, как о своих дочерях:

– Они будут Левины, но с моим отчеством… – ночами, на вилле, слыша плач девочек, он заставлял себя не вставать:

– Роза спит с ними, а фрау Луиза ей помогает… – Эйтингон ночевал отдельно. Харьковский профессор, принимавший детей, познакомил его с врачебным заключением. Три страницы, убористым почерком, настаивали, что мадемуазель Левина должна оправиться:

– Это двойня, схватки шли долго. Роды оказались очень тяжелыми… – твердо сказал врач, – фрау Роза потеряла много крови, ей надо восстановиться… – не желая вызывать гнев Розы, Эйтингон решил не привозить другого доктора:

– Она выглядит здоровой, но лучше не рисковать… – женщина с аппетитом ела, и кормила девочек. Роза позволяла Эйтингону редкий поцелуй в пахнущую сладкими пряностями, белую щеку. Ему и того было достаточно:

– По крайней мере, я буду думать о чем-то хорошем, пока мне предстоит возня с вонючими кочевниками… – потушив сигарету, морщась от воя двигателей, Эйтингон, наконец, взялся за вторую папку:

– Осман-батыр Исламулы, борец за свободу казахского народа, на нашем содержании. Получил тысячу винтовок, двадцать пулеметов и боеприпасы для действий против гоминьдановского правительства… – он читал ровные, машинописные строки:

– Весной 1944 года увел из Синьцзяна в Монголию несколько тысяч казахов. К середине сентября 1945 года его отряды полностью освободили Алтайский округ от гоминьдановских войск. Осман-батыр назначен губернатором Алтайского округа и награжден орденом Народного героя Восточно-Туркестанской республики… – республика кормилась за счет СССР, обеспечивая защиту интересов советского правительства на западе Китая:

– Пока непонятно, чем закончится гражданская война, между Гоминьданом и коммунистами, – сухо сказал Берия, – но Осман-батыр, кажется, возомнил себя новым героем казахского народа. Надо его осадить, нам не нужны волнения… – Эйтингон смотрел в бесстрастное, сильное лицо. Казах носил меховую шапку, и короткую, темную бороду: