Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том третий

– Но это другое… – она прижимала к себе спокойно спящего Уильяма, – девочка влюбилась в Макса. Она дитя тогда была, семнадцати не исполнилось. Но если Макс знает, если он жив… – Марта замерла, – он землю перевернет, а найдет дочь. И он отыщет Циону… – Марта успокоила себя тем, что Циона, еврейка, не свяжет жизнь с беглым нацистом:

– Максу место на скамье подсудимых, в Нюрнберге, – Марта, аккуратно, читала газеты, – и он там, в конце концов, окажется. Или я его лично пристрелю… – она прятала пистолет и образ Богоматери в подкладке сумочки. Иногда Марта навещала с Уильямом церкви:

– Пока Сталин играет на чувствах верующих, – она оглядывала толпу, – но я уверена, что и здесь все утыкано осведомителями… – товарищ Шевелева была осторожна. С попутчиками женщина почти не говорила, отделываясь краткими репликами.

В Астрахани Марте, как она считала, повезло. Она хотела двинуться дальше на юг, к иранской границе, но сначала надо было устроиться на работу. Деньги от матушки заканчивались. Астрахань, большой город, кишел милиционерами, оставаться здесь было опасно. На базаре Марта узнала о сезонных колоннах грузовиков, отправляющихся на восток, с будущими целинниками. В рейсы требовались поварихи и судомойки:

– Не бойся, через Караганду машины не проезжают… – усмехнулась Марта, заметив недовольное лицо Уильяма, – ты туда больше не вернешься… – мальчишка выпятил губу:

– Только через мой труп, тетя Марта… – хихикнул барон де ла Марк.

Колонна везла пять сотен молодых людей и девушек. На привалах варили обеды на кострах, и мыли алюминиевые миски в стылой, ледяной воде рек и ручьев. У Марты покраснели и огрубели руки, со щек не сходил зимний румянец:

– Чем дальше на восток мы заберемся, тем лучше… – она оглядывала пустынные степи, из кабины грузовика, – и мы, все-таки, в кабине едем, а не в кузове… – устроившись между ней и шофером, склонившись над исписанной тетрадкой, Уильям кусал химический карандаш. Каждый день Марта занималась с мальчиком математикой, и, когда никто их не слышал, языками.

Распрощавшись с колонной в Семипалатинске, она поехала на дизеле дальше на юг, в Усть-Каменогорск. Начальник колонны выдал товарищу Шевелевой отличную характеристику. Марта, с легкостью, устроилась кухонной рабочей, в столовую цинкового завода. Из соображений безопасности, она не воровала, но заведующая производством разрешала девушкам, как она звала вдов, уносить домой кости, обрезки овощей и горбушки черного, тяжелого хлеба.

Марта торопилась домой, через мост, над быстрой, темной Ульвой, прижимая к себе увесистый пакет:

– Еще немного потерпим… – она мысленно считала деньги, в тайнике, в купленном на горьковской барахолке фибровом чемодане, – и двинемся к границе. Любовь в Китае на свет появится… – опустив голову, она не заметила, как натолкнулась на встречного прохожего.

Марта поскользнулась, ахнув. Уверенная рука поддержала ее под локоть. Пакет выпал на обледенелое дерево моста. Высокий казах, в ватнике и меховой шапке, с темной бородой, заметно покраснел:

– Я подберу… – с акцентом сказал он, – подождите… – Марта отмахнулась:

– Не стоит, товарищ. Это… – она нашлась, – для собаки нашей… – на досках валялась морковка. Марта рассудила, что, по нынешним временам, пес обрадуется и морковке. Костей было жалко, но Марта вздохнула:

– Ладно. Уильям должен был суп сварить… – она пошла к домишкам шанхая. Подождав немного, казах направился за ней.

У Наума Исааковича всегда закладывало уши, когда самолет начинал снижаться.

Над Усть-Каменогорском висело облако черного, тяжелого дыма. Кроме цинкового завода, и будущей гидроэлектростанции, на Иртыше, в городе заложили закрытый, металлургический комбинат. Цинковый завод получил новейшее оборудование и пленных немецких инженеров, с родственного, как весело говорил Наум Исаакович, предприятия, в Магдебурге. Инженеров держали на особом лагерном пункте, шарашке, куда привозили и арестованных советских специалистов.

Бросив в рот швейцарский леденец, с травами, он открыл толстую, потрепанную папку:

– Здесь разведали магний, титан, бериллий, тантал, торий… – Рудный Алтай славился редкоземельными месторождениями. Курчатов настаивал, что торий может стать источником ядерного топлива, для проектируемых энергетических станций:

– Ворона с ним соглашалась… – Эйтингон, внимательно, просматривал американские записи Вороны, – но энергетические станции нас интересуют меньше всего, по крайней мере, сейчас… – сидя в строго охраняемом коттедже, в дебрях Печорлага, на Северном Урале, Ворона, наотрез, отказывалась работать. Кроме набросков, сделанных на московской даче, женщина больше не подносила пера к бумаге: