Вся страна, казалось, снялась с места. В поездах, в прокуренных тамбурах пели под баян. Инвалиды, на костылях, бродили по общим вагонам, прося рублевку на пропитание, рассказывая о военных подвигах. Пахло салом и водкой, звенели бутылки, кто-то, шатаясь, вставал:
– Прошу к нашему столику, девушка! Разделите трапезу с фронтовиками… – Марта приподнималась на локте, смущенно улыбаясь:
– Простите, товарищ. Не кричите, пожалуйста. У меня ребенок спит… – волосы Уильяма быстро отросли. В пронизанной светом станционных фонарей, длинной ночи, укрывшись тонким одеялом, Марта гладила золотисто-рыжую голову:
– Спи, мой хороший мальчик, спи… – шептала она, – скоро все уйдет, все забудется… – то же самое она обещала и будущей девочке, Любови.
В Горьком, услышав на базаре о враче, принимающем по коммерческим ценам, Марта навестила дорогую, трехкомнатную квартиру, на волжской набережной. Засунув в карман халата купюры, доктор, одобрительно, сказал:
– Все идет хорошо, голубушка. Родите в мае, к годовщине великой победы… – Марта вспомнила яркий день, середины сентября, золото деревьев, в Сокольниках, стук каблуков, по деревянной эстраде танцплощадки. Оркестр играл «Рио-Риту», теплое дыхание Волка щекотало ей ухо:
– Ты мне снилась, Марта, девять лет снилась… – крепкая рука лежала на ее талии, от каштановых волос пахло жасмином, – но я думал, что больше никогда тебе не увижу… – вагон раскачивался. Мужики пьяными голосами затягивали «Землянку»:
– До тебя мне дойти нелегко, а до смерти четыре шага… – Марта, всякий раз, напряженной спиной, всем телом, чувствовала эти четыре шага. Каждая проверка документов грозила ей тюрьмой, звонком в Москву, на Лубянку, и разлукой с Уильямом:
– Они думают, что Уильям сын Воронова… – в поездах, на узких полках, мальчик приваливался к ней, сопя в плечо, – они оставят его в заложниках, на случай появления отца. Но Воронов знает, что Уильям не его ребенок, Тони ему сказала… – старший деверь, в Берлине, поделился историей с Генрихом:
– Максимилиан смеялся, описывал, как он Тони, на глазах Воронова… – Марта сжимала тонкие пальцы в кулак:
– Пусть они все умрут, пожалуйста. Пусть Воронов сдохнет первым, пусть Эмма освободится, и Джон ее найдет. Максимилиан не позволит Воронову тронуть ее ребенка, как он не позволит сделать что-то с Теодором-Генрихом… – зная деверя, Марта не сомневалась, что Макс ухаживает за племянником:
– Но нельзя, чтобы мой сын рос в окружении нацистов, в какой-то безумной крепости, на краю земли… – ночами, в поездах, прячась под одеялом, Марта доставала блокнот. Она думала о рисунках, в папке леди Констанцы, об оазисе в Антарктиде, с урановым месторождением, о странном месте, отмеченном семью скалами:
– Вообще непонятно, где оно находится. Мы с Генрихом решили, что эскиз похож на изображение дольменов… – дольмены были разбросаны по всей Европе:
– На клыке Джона похожий рисунок, дерево и семь ветвей. Но это распространенный мотив, у примитивных народов… – Марта вспомнила рассказы о клыке:
– Миссис де ла Марк его подарил какой-то сибирский князь. Надо проверить карты Сибири, Урала… – в Астрахани, она пошла с документами Шевелевой в городскую библиотеку. Карточку заводили только по прописке, но Марту пустили в читальный зал. Ей потребовалось три визита, чтобы найти искомое место:
– Северный Урал… – она задумалась, – глушь, тайга, непролазные места. Ученые считают, что каменные столбы, природные образования. Вообще, все легенды… – Марта захлопнула географический справочник, – нет ни одного доказательства, что миссис де ла Марк навещала Урал. Но леди Констанца, зачем-то, поместила рисунок в папку… – Марта помнила, что деверь не обратил внимания на семь столбов:
– Его больше интересовал уран, – мрачно подумала женщина, – они утащили в Патагонию тяжелую воду, с подземных заводов. Но до доктора Кроу, слава Богу, им не дотянуться… – еще Марта вспоминала девушку, с будапештской фотографии:
– Циона Судакова. Она ранила Максимилиана. Она очень близко к нему подобралась… – от доктора Кроу Марта услышала семейные новости:
– Ей мама все рассказала… – женщина ворочалась на полке, – в феврале этого года у доктора Горовиц родилась девочка, Фрида. Покойную жену дяди Теодора звали Фредерикой… – все могло быть совпадением, но Марта посчитала на пальцах:
– Сходится. Бедная девочка, она не смогла избавиться от ребенка. Доктор Горовиц и Авраам знают, а больше никто… – Марта, не задумываясь, прервала бы беременность от Мюллера:
Читать дальше