Алона Китта - Русский излом. Роман в трех частях

Дядя никогда не повышал голос, говорил долго, но без занудства. Шутки его не казались плоскими, а плавная красивая речь выдавала образованность. Он был лёгок в общении и так располагал к себе, что скоро стал поверенным тайн почти всех членов семьи Астафьевых

«Почти» означало, что только Марусю, одну из всех, ему не удалось вызвать на откровенность.

Она единственная не разделяла всеобщих восторгов и отнеслась к дяде Викентия критически. Легкость общения в противоположность другим, она посчитала за легковесность, а таким людям Маруся не доверяла. Вскоре жизнь подбросила ей ещё одно доказательство дядиной несерьезности: он праздно жил в Больших Дубах и не спешил взять на себя финансовые дела осиротевшей семьи.

В размышлениях Маруся пришла к выводу, что, возможно, маменька совершила ошибку, решив прибегнуть в таком важном деле, как благополучие семьи, к родному брату Викентию. Более неподходящего человека трудно было найти, но никто ничего не замечал, будто находясь под гипнозом дядиного обаяния.

Наступил день рассчёта с арендаторами. Папа обычно открывал толстый гроссбух тщательно сверял приход-расход. Федор Иванович в денежных делах был точен, как курьерский поезд, и никто из арендаторов никогда не выказывал неудовольствия по поводу платежей.

С кончиной хозяина все пошло наперекосяк. Народ уже толпился на улице и в коридоре, а дядя Викентий, как ушел спозаранку с удочкой, так до сих пор и не вернулся.

Пришлось Марусе самой раскрыть гроссбух и заняться арендаторами. Справедливости ради нужно заметить, что по отцовским записям ей было легко ориентироваться в цифрах, и девушка с головой погрузилась в новое для нее занятие.

Когда же стрелки часов подошли к полудню, и последний арендатор покинул Большие Дубы, с рыбалки не спеша вернулся дядя. Как ни в чем ни бывало, он проследовал в свою комнату мимо племянницы, раскрасневшейся от жары и от гнева. Она прижимала к груди гроссбух, но дядя в спешке бросил ей «доброе утро"и на ходу отдал кухарке кукан с уловом – восемью мелкими плотвичками. Разговаривать с ним было бесполезно, тем более в чем-то упрекать, и Маруся решила дождаться возвращения матери и все ей рассказать.

На следующий день мама и Анюта приехали из Петербурга с плохими новостями: Илью осудили» за подрывную деятельность"и отправили в ссылку.

– В Сибирь?, -ахнула кухарка Домна.

Она незаметно просочилась в гостиную и слышала рассказ барыни о деталях ареста Ильи, о суде и о коротком свидании с сыном.

Асенька глянула в ту сторону, откуда подала голос любопытная прислуга. Сначала она хотела выгнать назойливую бабу, а потом сообразила, что, если Домна не будет знать ответ на свой вопрос, то вполне может сочинить его. И пойдет гулять слух о том, что средний сын Астафьевых – каторжник. И все благодаря Домне.

– Нет, не в Сибирь, -вздохнула Асенька, -На Урале будет жить наш Илюша. Или в Пермском крае.

– К вотякам, -добавил дядя Викентий, – Дикий народ, живут родовым строем, молятся идолам. Жалко Илюшу: как он там прижи́вется после столичных развлечений?

– Вы ошибаетесь, дядя. Вотяки живут на Волге, а в Пермском крае – пермяки. Однако, насчёт родового строя Вы правы, -с иронией заметила Анна.

– Как долго он пробудет в ссылке? – спросила Маруся.

– Два года, – ответила мать, – Думаю, для Ильи это послужит хорошим уроком. Он вернётся и займётся адвокатской практикой.

Аня недоверчиво хмыкнула: ничего путного из среднего брата не вышло, так что нечего и питать надежды. Мама украдкой вытерла слёзки и, чтобы перевести разговор на другое, поинтересовалась у Викентия:

– Как ты тут управился, братец? Я совсем забыла про расчетный день с арендаторами! Обычно этим занимался исключительно Федор Иванович.

Викентий, нимало не смутившись, заверил сестру, что он полностью контролирует ее финансы, а рассчеты с арендаторами выполнены так же точно и скрупулёзно, как это было при жизни ее мужа.

Маруся чуть не задохнулась от возмущения, слушая такую беспардонный ложь!

– Ну и фрукт этот дядя Викентий, врёт на голубом глазу, а мама ему верит.– прошептала она еле слышно.

Ей хотелось немедленно открыть глаза всем присутствующим на позорную ложь дяди, но, взглянув в изможденное лицо матери, промолчала.

– Пусть мама отдохнёт с дороги, пусть утихнут разговоры об Илье, ведь за один-два дня ничего не изменится.

Дядя Викентий ушел в свою комнату, и в его отсутствие

Маруся немного успокоилась, а потом включилась в разговор об Илье.