Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том четвертый

Темно-красные губы улыбнулись:

– Прости. Я звонила на Истерн-Парквей, к ребе. С Аароном все в порядке… – поднявшись, Мэтью забрал кофе:

– Разумеется, ты беспокоишься за мальчика. Садись, садись, пожалуйста… – он устроил Дебору к себе на колени:

– Я скучал по тебе, так скучал. Возьми шоколад, обними меня… – Мэтью повернул рычажок. Серебристое, нежное сопрано наполнило гостиную:

Он целовал горячие, сладкие губы:

– Словно пламя. Ты сама, словно пламя, Дебора….

Уютно свернувшись в плетеной корзинке, Ринчен грыз косточку.

На прибранной кухоньке стояла тишина. На полке, над жестяной раковиной сверкала вымытая посуда. На стене прикрепили еврейский календарь, в простом, черно-белом, издании. Пятницы отмечали снимком горящих свечей, серебряного бокала, прикрытой салфеткой халы. На расшатанном столе, в деревянной хлебнице лежали аккуратно нарезанные, румяные куски плетеной буханки. Зазвенела ложечка в чашке, пес поднял голову:

Меир улыбнулся:

– Ешь, ешь. Все в порядке, дети спят… – кухня была маленькой. Не вставая с табурета, приоткрыв дверь, он прислушался. Дети, действительно, спали.

После ужина Аарон показывал Еве еврейские буквы. В пять лет племянник бойко читал и писал:

Поднявшись, распахнув форточку в сырой мрак, Меир чиркнул спичкой:

– Ребе с ним лично занимается. Они, как положено, начали с Торы… – в ешиве, как тоже было положено, для скорбящих, мистер Фельдблюм изучал трактаты Мишны.

Меир, мимолетно, подумал, что за годы войны не потерял ни привычки к чтению священных текстов, ни знания американской бухгалтерии:

– Хорошо, что наш хозяин не занимается серыми делишками, как мой бывший патрон, в Чикаго, – усмехнулся он, – иначе я, непременно, вывел бы его на чистую воду… – об истинном лице мистера Фельдблюма, о происхождении его дочери, в Нью-Йорке знали ровно три человека:

Он стряхнул пепел на заснеженный карниз:

– Ребе, его зять, и Дебора. И, конечно, Аарон… – над мутно белеющим в темноте газоном порхал голубь. Племянник кивнул:

– Не волнуйтесь, дядя Меир, – серьезно сказал мальчик, – мама и ребе все мне объяснили. Вы сейчас в подполье, словно на войне. Вам надо вести себя осторожно. Обещаю, я ничего, никому не скажу… – племянник так напоминал погибшего Аарона, в детстве, что у Меира, иногда, перехватывало сердце:

– Аарон тоже рос высоким. У малыша волосы вьются, он похоже голову чешет, под кипой, так же карандаш грызет… – мальчик, зачарованно, слушал рассказы Евы об Индии, Африке и Южной Америке:

– В Кейптауне, в зоопарке, я видела льва… – дочка распахнула серо-синие глаза, – но в Дели и Нью-Йорке они тоже живут… – Меир опасался возить Еву на Манхэттен. Он отлично помнил, что за квартирой у Парка следят:

– Тем более, сейчас, когда я, что называется, исчез с радаров. Переписку Деборы, наверняка, перлюстрируют, а мое бывшее ведомство всадило жучки в ее телефоны. Дебора преподает, ездит в Норфолк, в штаб флота, Аарон часто ночует в Бруклине… – ничто не мешало ФБР снабдить апартаменты не только жучками, но и фотокамерами. Меир не хотел просить невестку проверить технику и стены:

– Она не инженер. ФБР такое поведение покажется подозрительным. Мне в квартире тоже нельзя появляться. Марта бы пригодилась, но я даже не знаю, где она сейчас… – Меир не стал связываться с Джоном, или Монахом:

– Мало ли что. ФБР и мое бывшее начальство выписали ордер, на мой арест. Они отлично осведомлены о моих семейных делах… – достав из ловко устроенного тайника, в шкафу спаленки, паспорт мистера Герреры, Меир съездил на Кадман Плаза, в величественное здание с башней, на бруклинский почтамт.

Отправился он туда в обличье беженца из Польши, Фельдблюма, но по дороге навестил кошерную забегаловку, быстрого обслуживания. Съев пережаренный, потерявший вкус гамбургер, и жирную, остывшую картошку, мистер Фельдблюм, при саквояже, посетил мужской туалет. На почтамте появился элегантно одетый мужчина, с золотыми часами. Бороду было никуда не деть, но Меир заметил, что она сильно меняет лицо:

– Правильно меня учили, на довоенном инструктаже. Вообще я теперь смахиваю на пророка Смита, то есть на прадедушку… – Меир видел дагерротипы мормонского старейшины. В Бруклине каждый второй мужчина на улице носил бороду, ничего необычного в облике Меира не было.

Взяв абонентский ящик, на имя мистера Геррера, он отправил телеграмму своему женевскому адвокату, предупреждая его о новом адресе клиента. Меир распорядился пересылать в Нью-Йорк всю корреспонденцию: