Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том шестой

– Именно такой диапазон волны чувствуют животные, перед природными катаклизмами. Чувствуют и бегут, чтобы спастись. Человек остается, и погибает. На таких частотах переговариваются, например, киты… – Констанца вспомнила о мальчике, сыне Марты:

– Он защищен, он внутри здания. Но если он отправится на прогулку? Могу ли я так поступать… – рука сжала коробочку. Устройство, одновременно, подавало сигналы и фау и «Сирене». Констанца снабдила конструкцию автономным генератором питания:

– Он рассчитан на час работы, хотя все закончится быстрее… – она уперлась глазами в спину обергруппенфюрера:

– Понятно, что он пришел с оружием. И здесь пятеро солдат СС. Они могут меня расстрелять, прямо в катере… – Констанца напомнила себе:

– Делай, что должно и будь, что будет. Я рискую, но другого выхода нет… – фон Рабе кивнул:

– Полдень. Начинаем, уважаемая фрау… – он никогда не называл Констанцу по имени, даже наедине, – я уверен, что нас ждет успех…

Вздернув острый подбородок, Констанца щелкнула рычажком пульта.

Вчерашним утром, приехавший из госпиталя врач, осмотрев Теодора-Генриха, потрепал его по каштановой голове:

– Ангина прошла, горло в порядке. Температура у тебя упала, можно гулять… – доктор взглянул на сырую метель, за тяжелыми портьерами детской, – правда, погода не располагает к прогулкам… – сегодня, открыв глаза, мальчик обнаружил в окне голубое небо. Лазоревая вода озера блестела под солнечными лучами. Теодор-Генрих, фыркая, чистил зубы. Аттила раскинулся на муранской плитке ванной комнаты:

– Когда он сюда приходит, больше никому в ванную не поместиться… – смешливо подумал мальчик. Прополоскав рот, отплевываясь, он сообщил собаке:

– Горло больше мазать не надо, очень хорошо. Только тетя Эмма еще в госпитале, придется нам с тобой по двору побегать… – даже в сопровождении собаки, Теодора-Генриха не отпускали в одиночку на берег озера.

– Из соображений безопасности… – вспомнил он мягкий голос дяди Макса, – рядом вода, могут случиться инциденты… – мальчик выпятил губу:

– Ин-ци-ден-ты. Надо запомнить, как слово пишется… – тетя Эмма занималась с ним по немецким и испанским прописям. Дядя настаивал на знании испанского языка:

– Мы немцы, но живем в Аргентине, – говорил он Теодору-Генриху, – в школе, в военной академии, ты будешь учиться на испанском языке. Английский тоже надо знать… – дядя намеревался послать его в дорогую, закрытую школу, в Буэнос-Айресе. Сидя за завтраком, Теодор-Генрих подумал:

– В следующем году. Никуда я не поеду, я хочу к маме… – он был уверен, что мать жива. Ночами мальчик вдыхал сладкий запах цветов, слышал ее ласковый, щекочущий ухо голос. Он помнил мамину колыбельную, о снах, падающих с дерева, помнил ее волосы, бронзовые, с золотистыми искорками. Мальчик сопел, уткнувшись в подушку. Аттила поднимался с персидского ковра детской. Собака клала голову на кашемировое одеяло, Теодор-Генрих гладил мягкие уши:

– Мама приедет, и заберет нас, Аттила. Тебя, меня и тетю Эмму… – позвонив вчера с острова, дядя сказал мальчику, что у того появился кузен, Отто. Теодор-Генрих возил ложкой по остаткам овсянки, в тарелке мейсенского фарфора:

– Опять Отто, как три года назад. Тот малыш умер, как мне дядя объяснил… – с тетей Эммой мальчик о таком не заговаривал:

– Он все-таки был ей сын, хотя тетя Эмма ненавидит урода, то есть герра Петра… – Теодор-Генрих наотрез отказывался называть русского мужа тети дядей. Он вообще избегал подходить близко к родственнику. Мальчика начинало мутить, от неуловимого, постоянного запашка гноя:

– У него дыра в шее, оттуда гной течет… – Теодор-Генрих, скривившись, отодвинул миску, – он, все равно, что труп… – холодные, голубые глаза дяди Максимилиана тоже иногда напоминали мальчику о мертвецах. У него на книжной полке стоял томик южноамериканских сказок, присланный из книжного магазина в столстолице. Налив себе какао, Теодор-Генрих вспомнил:

– Нагваль, то есть оборотень. Это мексиканская сказка, и у братьев Гримм есть легенда об оборотне… – братьев Гримм ему читала тетя Эмма.

Завтракал мальчик в детской, еду приносил солдат СС, убиравший комнаты. Стрелка на больших, шварцвальдских часах, с кукушкой, подходила к одиннадцати утра. Теодор-Генрих был соня, и любил поваляться в постели. За какао он листал свои любимые «Рассказы для мальчиков»:

– Я помню, что мама со мной спала. Тетя Эмма говорила, что мы тогда жили во Франкфурте… – еще Теодор-Генрих помнил виллу, на горном озере и старинную церковь, серого камня: