Елена Пустовойтова - Запах полыни

Все тревожнее и тревожнее рассуждали газеты. С каждым днем все более и более темнели вокруг лица и сгущалась тоска, словно набросили на всех черное покрывало и похоронили под ним всё солнечное, радостное, беззаботное.

– Маяк погас, – в последний свой вечер дома, боясь запутаться в паутине ненужных слов, сказал Дмитрий матери, сидевшей на балконе и глядевшей в сторону моря.

– Да, погас, – ответила она. – Это ничего, Митя, потом он опять загорится.

Эти простые её слова ободрили его. Прильнул к её руке долгим поцелуем, прощаясь и испрашивая у нее прощения за все…

На сборном пункте запасных вольноопределяющихся толпился народ, было шумно, оживленно. Как будто люди не могли больше терпеть и торопились заявить о себе, словно это было не обязанностью, а привилегией, правом. Стояли группами и прогуливались по комнатам парами с провожающими их дамами в модных платьях и шляпах. Слышались шутки, смех – и вовсе не было похоже, что отсюда люди отправляются на фронт.

На смерть.

Казалось, что собрались здесь все совсем по иному делу, не связанному с опасностями. И скорее, связанному даже не с будничными делами, а с чем-то похожим на праздник.

Праздник смерти?

Казалось, ничто не вызывало у людей ни малейшей паники – скорее, подъем в груди. Лишь немногие были задумчивы. Это те, кто еще не смирился с происшедшим, не верил в то, что зло уже начало свой бег, захватило власть над людьми и перевернуло жизнь каждого – от младенца до старика. Но эта их задумчивость не была страхом перед войной. Это была скорее тоска.

Тоска – что так все случилось, и уже нельзя ничего повернуть или изменить.

И нужно идти убивать, защищая свою страну, свой дом, семью, близких.

Наконец, самого себя.

Борьба началась, орудия уже гремят и окопы отрыты. Все ясно и понятно, но все равно – больно, тяжело и не верится в происходящее, хотя прямо со сборного пункта призванные отправляются на вокзал, садятся в поезд и мчатся в окопы.

Но так не хочется в это верить…

Дмитрий был занят тем, что наблюдал за парами, которые перед разлукой особенно любовно оглядывали друг друга…

Стояли рядом, не разнимая рук…

Говорили…

Он вглядывался в их лица, находя в их нежности друг к другу утешение для себя.

Его никто не провожал. Анастасия где-то в Москве, мать в неведении осталась дома. Боясь нанести вред ее больному сердцу, Дмитрий не придумал ничего лучшего, как оставить на туалетном столике для нее письмо и тайно покинуть дом. Теперь он остро сожалел об этом, находя лишь в одном оправдание себе – до самого вечера мать будет в полном спокойствии за него. А там…

Бог даст, войне скоро конец…

Его праздное разглядывание влюбленных пар прервало заметное оживление публики. Запасные устремились к стоявшему в углу столу, за которым сидело несколько лиц, проверяющих списки. В разных местах залы тотчас закричали, требуя порядка:

– Тише, господа! Тише!

И тут же зычный голос начал выкрикивать:

– Петров, Сергей!

– Есть!

– Васильев, Аристарх!

– Есть!

– Беспамятов, Павел!

– Есть!..

Фамилии, имена, и, наконец – Лазарев, Дмитрий!

– Есть! – крикнул и он.

Вскинулся весь и пошел к образовавшейся уже группе.

Все решено и все уже бесповоротно. Его место здесь.

По команде офицера группа выстроилась в неуверенные шеренги и неровным, сбивающимся шагом вышла на улицу, попав прямо под одобрительные крики толпы. Они шагали к пункту распределения, чтобы оттуда, уже не в виде запасных, а солдатами, офицерами – настоящей воинской частью, готовой принять бой с врагом, отправиться на вокзал.

Громкое, раскатистое «Ура!» гремело на перроне, когда поезд тронулся. И так же отвечали из открытых окон вагонов.

Утро прошло в томительном ожидании того часа, когда можно будет отправиться к Крачковским. Тетка, глядя на него, усмехалась глазами. Деликатно не напоминая об Африке, расспрашивала об Анастасии, о проведенном им в имении соседей вечере и том, кто именно и какими словами предложил Дмитрию отвести всех на большую Троицкую ярмарку, славившуюся показом ученых медведей.

– Да! – выслушав его ответы, согласилась, улыбаясь. – Такое событие никак нельзя пропустить. Нужно торопиться увидеть своими глазами эту исчезающую радость народного веселья… Приобщиться к нему как можно ближе. Чтобы не сожалеть в будущности, нужно вглядываться сейчас в настоящих вожатых медведей, которые по белу свету шатаются только летней порой, а зимой сиднем по домам сидят. На печи греются. Редки стали эти вожатые, много балаганов с иноземными животными последнее время появилось в России. Повытеснили одиночек-медвежатников с наших городских площадей, оставляя им на промышление лишь сельскую глушь. А жаль… Жаль…