Array Коллектив авторов: CHAS REM. Эти «лихие» 90-е

То есть даты были подобраны так, чтобы никто не вернулся.

Впрочем, вернулась Ирина Одоевцева – глубокой старухой, чтобы умереть через пару лет, но в Ленинграде, более того – в Санкт-Петербурге.

Если бы не она, семидесятилетняя пауза производила бы впечатление избытка, сталинского слоновьего срока – семьдесят лет, двести, триста, с запасом, с верхом.

Ирина Одоевцева, в одиночку одолев дорогу скитания, как бы подтвердила точную злонамеренность исторических лет.

***

Родители его знакомой, евреи, уехали в Германию, мотивируя это тем, что немцы после событий тридцатых-сороковых годов испытывают что-то вроде вины перед евреями и создают им неплохие условия жизни.

Он видел на фотокарточке чудесный домик с садиком – так, что не поймешь, карточка это или открытка.

Он вспомнил, где видел такие домики и садики, – в телерепортаже о жизни немецких ветеранов второй мировой.

Он вспомнил дальше – рай Ивана Карамазова, где генерал целуется с матерью замученного им младенца.

С другой стороны, если его спросят, что он может предложить, он пожмет плечами и улыбнется так называемой виноватой улыбкой – хотя его вины во всем этом заведомо нет…

Ничего, ровным счетом ничего.

***

Мягкий климат европейских морей, непроницаемо голубой небосвод, все эти розы и соловьи наводили Георгия Иванова на две мерцающие мысли, точнее, на два слова: каторга и рай.

Каторга, но за вычетом сознания собственной правоты, непреложного скорбного труда, родины на тысячи верст вокруг, песен, холода, снега.

Рай, точнее, вырванный из времени Эдем, похожий на лепестки роз, которыми засыпали насмерть какого-то средневекового князя, «отвратительный вечный покой»…

***

Осип Эмильевич Мандельштам, глубоко нормальный человек, не может не замечать нормальный человеческий выход: если он всем так мешает, отчего не отпустить его, не разомкнуть плавучую тюрьму на любом повороте Камы, не позволить просто уйти внутрь бесконечного леса, раствориться в страшном просторе, открывающемся на восток… Чем опасен один человек – атом в империи?

Очень, очень опасен, поэтому ему постепенно обрубают жизнь во времени и пространстве, отнимают город за городом, крымский берег… Ему недостает воздуха, его мучает удушье. Последний арест настигает его в санатории под станцией по имени Черусти – как из плохого триллера. И уже по ведомству смерти он получает желанный простор – дальневосточный лагерь и каторжный исход.

***

Весь год он мечтал смотаться весной в Ленинград, то есть в Санкт-Петербург, просто так, на два-три дня. Сегодня кончается весна, стало быть, поездка явочным образом не состоялась. Он удивляется мимоходом твердости этого кусочка небытия: для поездки не нашлось ни повода, ни времени, ни денег, ни даже мощного желания, которое решило бы остальные проблемы. Нет так нет.

Раньше он был куда свободнее в перемещениях, более того, история и география, искажая, увеличивают эту свободу в прошлом: оказывается, он бывал и за границей – на Украине, в Латвии, в Армении…

***

Бывает так: москвич, живущий на окраине, находит себе работу около дома. После недолгой радости он замечает, что попался в ловушку: транспортное удобство оборачивается замкнутостью пространства, несвободой. Меняется лексика. Он говорит: «В четверг я собираюсь поехать в Москву».

***

Если существует его поколение, то оно никогда не делилось по политическим пристрастиям, примерно потому же, почему не делят на ноль. Зато оно медленно распалось на тех, кто уехал, и тех, кто остался.

***

Тех, кто уехал, на новых местах объединил великий русский язык, приятные воспоминания, специфическая ирония, особая мимика глаз и множество других летучих мелочей. Тех, кто остался, не объединяло ничто новое.

Он, как на кошмарном экзамене, зачем-то бегло вспоминает, что знает на эту тему.

А. назанимал денег, купил принтер и уехал в Америку.

Б., наоборот, назанимала денег на поездку в Италию и вероломно осталась в Москве.

В. Весь первый курс играл в карты, проиграл кучу денег, выл, обещал наложить на себя руки, наконец, далекие от карт друзья, чтобы спасти его честь, собрали ему требуемую кучу, после чего В., не расплатившись ни с кем, уехал в Сибирь. Страшная, почти мифологическая деталь этой истории: трагический сибиряк стал богаче ровно на столько, сколько проиграл.

Г., чемпион в своем роде, дважды за последние пять лет эмигрировал навсегда и дважды навсегда вернулся, каждый раз действуя отчаянно и с мукой, как если бы менял пол.