Юлия Гнатюк - Руны Вещего Олега

Селяне загудели.

– Можем и вправду все загинуть при новом набеге хазарском, – горестно рек кто-то.

– И дождя до сих пор ни капли не упало, – прозвучал тонкий юношеский голос.

– Может, из-за того, что боги наши от нас отвернулись, прогневали мы их тем, что в вере своей древней сомневаться начали и словам чужинца внемлем, – рассерженно отвечал кто-то из стариков. – И совета испросить более не у кого, ведь Хорсовит наш погиб.

– Так я же вам ещё с первой беседы рёк, что дерево не может быть богом, и дождя оно не даст! – воскликнул философ, пользуясь общей растерянностью. – Ни дождя, ни защиты от врагов!

– Объединиться надобно с другими родами русской Таврики, может, и Киев о помощи попросить. Там, рекут, новый князь, не то варяг, не то нурман, хазар побил и выгнал, и против греков ходил, – возразил Вергун.

– Да что Киев, он далече, а Хорсунь-град вот он, под боком!

– Но смог же князь Бравлин собрать всю Таврику и разбить греков, что тогда ею овладели!

– Однако после ваш князь окрестился и принял Господа Единого! – заметил тут же Иллар. – Мало того, епископ Иоанн Готский, который был тавро-скифом, перевёл святое Евангелие и Псалтирь русскими письменами! Я нашёл их в Херсонесе и по ним выучил ваш язык и письмо! Я привёз эту святыню вам, чтобы вы могли самолично услышать голос Бога Единосущего на своём родном языке!

Философ велел воинам достать окованный сундук из повозки, открыл его и показал селянам свиток и толстую книгу, сшитую из кожаных листов.

Люди заинтересовались, стали подходить, щупать, смотреть буквы.

– А ведь правда, по-нашему написано, велесовицей нашей! – обрадовано воскликнул молодой знахарь Голубь, бывший у Хорсовита помощником.

– Вот и почитай людям слово Божье, – предложил философ.

Голубь мотнул головой:

– Нет, лучше ты сам.

Иллар сел на подставленный чурбак, на другой положил перед собой книгу, вокруг прямо на траве собрались любопытствующие.

Им странно было слышать знакомые слова, слетающие с уст чужеземца, однако столь же странным казалось и написанное, – не понимали они и половины мудрых слов, перемежаемых такими как «грех», «покаяние», «диавол», «геенна огненная», а также имён инородных, многие из которых были схожи с хазарскими. Много, однако, было и таких слов, как «свет», «дух святой», «троица единосущная», «жизнь вечная». А читал философ так благолепно и вдохновенно, так блистали очи его, что многие подпадали под очарование. Иллар охотно пояснял людям написанное, растолковывал понятным языком все премудрости.

Так продолжалось день, и другой.

Спорили меж собой старейшины, склоняясь кто к принятию чужой веры, кто к тому, что сие есть предательство предков. А за это их поддержки в явском мире не получить более никогда, а значит, тем род свой обречь на погибель.

– Не пойму я, что значит «грех первородный», – ворчал дед Щука. – Как это человек изначально в грехе рождается от прелюбодейства, коли любовь нам дана богами, и рождение нового человека есть величайшее таинство Рода Всевышнего?! А жёны и матери есть наши богини земные, а не существа греховные. И что значит быть «рабом Божьим», коли мы есть дети и внуки наших Великих Родичей – Отцов и Дедов Небесных… Не дойду я умом, хоть тресни!..

– Что-то не хочется мне после смерти вместо нашего Ирия с богами и предками попасть в какой-то «небесный Иерусалим», – молвил Вергун. – Что мне там, русичу, среди чужих родичей делать? О чём беседу вести?

– Философ так красно речёт, и так много ведает, а Византия действительно великая и богатая держава, – возражали другие.

– Мы уже один раз не послушались Иллара, и что вышло? Неужто лепше в рабство хазарское угодить, чем принять дружбу с греками?

– А если нам уйти в горы, в леса и пещеры? – предлагал Гроза.

– С детьми, скотом, скарбом домашним, воинству греческому, мыслишь, трудно будет нас сыскать? – строго спросил наставник.

– Неужто они станут из-за нас по горам шастать?

– Станут. Они многих своих же христиан порезали и потопили только за то, что одному и тому же богу чуток по-разному молятся. Вон сколько греков из-за иконоборчества в наши земли переселилось, – одни считают, что нарисованным богам, называемым иконами, можно молиться, а другие – ни в коем случае. А нас, как они говорят, тавро-скифов, да к тому же некрещёных, греки и вовсе за людей не считают, одним селением больше, одним меньше…

Русы всё больше понимали, что не сегодня, так завтра им быть окрещёнными сим красноречивым греком, потому что куда не кинь, а всё одно клин. Не принять сейчас греческую веру, знать погибнуть от хазар, а не от хазар, так от иных разбойников. Выбор не велик. А помимо того, беспокойство вызывали и воины греческие, которые вели себя пока миролюбиво, но, кто знает, как повернётся завтра, если вдруг Иллар рассердится, что люди не хотят окреститься.