Юлия Гнатюк - Руны Вещего Олега

– Стереги, брат Рудой, чтоб ни одна не вышла! – строго велел он псу. – Ежели меня не будет до вечера, тогда погонишь домой, уразумел? Такие, брат, дела, враг идёт, а кто, пока не ведаю, стереги! – Пёс жалобно заскулил, когда его хозяин быстрым шагом стал уходить прочь, но, поглядев на сбившихся под наскальным козырьком овец, понурил голову и вернулся к службе.

Гроза решил идти не той дорогой, которой обычно гнал овец, а короткой, через ущелье. Он стремился быстрее добраться до селения, где, наверное, уже собирались все, кто мог сражаться. Сумка, в которой лежали огниво, кистень, свирель и тыква с остатками воды, била по бедру, но юноша не замечал этого. Тяжело дыша и смахивая пот с чела, Гроза бежал вниз по склону. В спешке он не заметил, что камень на краю тропы изрядно потрескался, и ступил на него. Нога ушла вместе с камнем вниз, тело качнуло в сторону обрыва. Потная рука ухватилась за другой камень, гладкий, как колено, но тут же соскользнула с него. Юный пастух старался ухватиться хоть за что-то другой рукой, прижаться всем телом к горячей скале, но… – Всё, не успел! – тоскливо мелькнуло в голове. Он беспомощно сползал по каменной осыпи, и опоры под ногами уже не было…

Вдруг кто-то невидимый схватил его за суму, да так крепко, что юноша, дёрнувшись, беспомощно завис над обрывом.

– Ха-ха-ха! – громко, почти по-человечески насмешливо прозвучало над головой. Гроза задрал голову и увидел, что зацепился не то за сук, не то за корень некогда росшего тут можжевельника, а вверху, в блёкло-синем, словно тоже выгоревшем, подобно степи, небе, парил, расправив крылья, тот самый огромный ворон.

Радость и некоторая обида придали пастуху силы. Очень медленно, размягчив тело, как учил его Вергун, наставник по воинской здраве, волной вытягивая руку, Гроза дотянулся до корня и с облегчением ощутил его небольшую, но крепкую плоть. Так же размеренно стал подтягивать вторую руку, плечо, грудь, а потом очень осторожно ноги, одну, а за ней другую… Когда рука снова дотянулась до гладкого камня, с которого недавно сорвалась, а нога нащупала опору, он так же плавно, но уже быстро собрал тело в комок и выполз наверх. Сел, прислонившись к горячему боку скалы. Прося прощения за свою торопливость, поблагодарил за спасение скалу и ворона, который, сделав напоследок ещё один круг, величественно удалился по своим делам. Гроза почти явственно услышал: «В горы гряди, в оба гляди. Одно око туда, где Боги, а другое, где ноги» – так рёк часто дед Ключник, когда учил молодых, как с горами да каменьями себя вести. Старик знал, о чём речёт, потому как не только здесь, в Таврике, все горы исходил, но прежде жил в горах Кавказийских, и там, в молодости, столь высоко хаживал, куда и горные козлы не поднимаются, где каменья да ущелья одни, а на вершинах – вечные снега.

– Коли наверх собрался взойти, ты сперва горушку-то поприветствуй и попроси у неё, милой, дозволения сие сделать. И коли гора нахмурится облаком, не ходи, не дозволяет она, значит. Ты ведь в гости собрался, кто ж в гости-то не званным ходит, тати одни! – восклицал дед, и при сём выразительно встряхивал своей чудной клюкой из дерева, причудливо узловатого, в здешних местах невиданного. Всё это мигом вспомнилось пастуху, пока он вёл беседу со скалой.

Далее отрок спускался споро, но осторожно, засунув за пеньковый пояс рукоять кистеня, которым не раз приходилось отбиваться от волков. Гроза сам сплёл его из сыромятных ремней, утяжелив на конце медным шаром, который нашёл в одной из древних пещер.

Когда пастух вышел из-за большого белого камня к началу утоптанной тропки, ведущей к селению, расположенному среди зелени кустов и фруктовых деревьев, он на миг остановился, а потом, не помня себя, ринулся вниз, не видя ничего, кроме скачущих на разгорячённых конях всадников, распростёртых тел и отбивающихся от врагов односельчан. Вящеслав стрелял из лука, Вергун настиг одного из ворожьих всадников и свалил его наземь.

Грозе почудилось, что он уже не бежит по земле, а как бы летит над ней, но слишком медленно. На тропе появились два хазарских всадника. Они летели во весь опор, а ему чудилось, будто кони приближаются как-то неправдоподобно медленно. Дубовая рукоять кистеня привычно легла в длань. Он не знал, что в краткий миг грозящей смерти всё запоминается так крепко, до самых мелочей. Нечто, похожее на длинный и узкий цветной мешок, лежало поперёк седла у одного из хазарских воинов, а другой придерживал перед собой мальца лет пяти в белой, измазанной чем-то рудым рубашонке. Тот, что был ближе, с мешком поперёк седла, не сбавляя бега коня, метнул в пастуха сулицу, а второй воздел для удара лёгкий, чуть изогнутый хазарский меч. Гроза прянул в сторону, уклоняясь от сулицы, которая лишь слегка чиркнула плечо. Юноша упал почти под ноги хазарского коня, но в миг касания с землёй успел взмахнуть кистенём в сторону лошадиных передних копыт. Хазарский меч наверняка разрубил бы пастуха, коли б не малец перед всадником, который помешал хазарину наклониться при ударе, как следует. В сей миг прочный плетёный ремень кистеня, влекомый над землёю тяжёлым медным шаром, обвился вокруг ноги хазарского коня, и тот на всём скаку с ржанием полетел наземь, изгибая шею. Кистень вырвался из руки, и Гроза встал на ноги, обезоруженный. Конь, вскочив, тут же вихрем понёсся далее, а плотный, но юркий хазарин, тряхнув головой, выхватил нож и бросился к пастуху, который не успел достать свой нож из сумки. Но лишь один шаг сделал хазарский воин, как оперённая русская стрела пронзила его грудь. Противник рухнул к ногам Грозы. Тут же промчался мимо на буланом коне наставник Вергун.