Мария Дмитренко - Михайлик

— Мишенька, тебе трудно тянуть меня. Иди сам по ручью в реку, а я... тут подожду.

— Нет, друг командир! Я уже отдохнул. Пройдем еще хоть немного! — просит Миша.

Запеченными устами припадает командир к Мишиной походной бутылке. Затем повязывает свой бок полотенцем и медленно трогается. Звезды моргают ровно, равнодушно.

Сжалилась над ними длинная дорога: дает им медленное, нерешительное, а потом щедрой рукой пышное зимнее утро. Они уже не идут ручьем. Они вышли на горный хребет. Здесь дует неистовый вихрь, моментально заметающий их следы. Это хорошо!

Ниже, в долине, Миша видит старую пихту, ее густые облепленные снегом ветви припадают к земле, образуя широкую палатку. Здесь будет хорошо... Миша оглядывается на командира. Командир остался сзади. Миша видит, как он обо что-то спотыкается и падает. Миша стряхивает снег с ветвей пихты и расстилает на земле одеяло. Миша снова оглядывается и видит, что командир ползет, оставляя за собой узкий кровавый след. Мишино сердце словно кто-то схватил в ладони: он не даст, не даст командиру погибнуть! Повстанцы, Украина ждут его. В нем нуждаются тысячи и миллионы. Нет, он не даст погибнуть командиру! Подбегает к нему и тянет за руку

— Друг командир! Под пихту, там хорошо, там отдохнем! Я разожгу огонь. Я перевязку вам сделаю, друг командир!

Командир смотрел на Мишу растроганными, влажными глазами.

— Ты настоящий партизан, Мишенька!

Миша польщен этой похвалой. Он достает из кармана повлажневшие спички. Но курить нельзя — он забыл! Собственно, он не спички искал, а повязки. Вытягивая из кармана повязку, Миша вдруг чувствует, что замерз. Одежда его промокла, а в сапогах неприятно хлюпает. Руки дрожат от холода и истощения. Как он приступит к той ране?

Командир помогает. Оба накладывают повязку, как умеют, и падают, смертельно уставшие.

XII

Мишу разбудил холод. Солнце стояло уже высоко на небе. Командир лежал с закрытыми глазами и что-то вполголоса говорил. Михайлику сделалось страшно. А если командир сейчас умрет? Всматривался в дорогие ему черты. Нет, он не допустит этого. Он не хочет жить без командира! Миша почувствовал, что этот бледный неподвижный человек со строгими чертами лица, от которых когда-то шел на него такой страх, стал родным, стал братом, отцом, другом, которого надо вырвать из объятий смерти... Стал второй Украиной, которую надо спасать любой ценой.

Миша попытался пошевелить под одеялом руками. Они очень болели. Они набухли, кожа на них сделалась красной и тоненькой, словно вот-вот треснет. Но тут дали о себе знать и ноги. Парню показалось, будто ноги у него такие большие, что совсем не вмещаются в сапоги. Вот одна даже распорола голенище и вылезла, как перекисшее тесто из бочки. Мишу обуял ужас. Он же не уйдет такими ногами никуда! Неужели это уже смерть, неужели теперь, после того, как убежали из-под пуль, они должны умереть? Надо любой ценой выйти отсюда! Миша не знает этой окрестности, не знает, как далеко еще до деревни. Но командир знает наверняка! Рой искать нечего, бесполезно! Но, если бы прийти в село, их приютили бы. Как сладкая мечта, мерещится Михайлику село. Нет, он не погибнет и командиру не даст погибнуть.

Парень смотрит в бледное лицо командира. Они оба уйдут. Может, командир встанет. Только где это село? — мучает нетерпеливая мысль.

Плотнее укрывается одеялом и ждет, пока командир проснется. До ночи еще много времени. Михайлику снова мерещится село — дом, постель, еда. Миша чувствует, что он очень голоден. В котомке есть большой кусок хлеба. Жаль, что командир свою котомку потерял.

Миша уже хотел добраться до котомки, как в кустах что-то зашелестело. Он притих и положил руку на "финку", готовый стрелять, когда совсем близко раздвинулись кусты и среди ветвей показалась, моргая одной бровью, добрая морда Бровко.

Собака скулит, бросается к Мише, а он прижимает его к себе и позволяет вволю себя лизать. Вот, Бровко, его забыли! Если есть еще Бровко, то уже не погибнут!

Собака понюхал командира и, затих, сел неподалеку.

— Да, Бровко, имеем большую печаль, — грустно сказал Миша, и ему от этого стало немного легче. Но большой кусок хлеба надо было делить натрое: Бровко тоже голодный...

Командир проснулся, когда солнце уже изрядно повернуло с полудня. Он бессознательно осмотрелся и хотел сесть, но со стоном только приподнялся на локтях.

— Что с нами, Миша? Где мы, скажи! — удивленно завращал глазами.

Миша поспешно рассказал обо всем, что было.